Покоритель джунглей
Шрифт:
Голос еще не успел договорить, как четверо человек, посланных браматмой, вбежали в зал, один из них держал в руке окровавленный кинжал. Все четверо находились в неописуемом возбуждении. Тревога охватила весь зал, но никто не осмелился говорить в присутствии верховного вождя.
— Что с вами? Что случилось? Где англичанин? — быстро спросил браматма.
— В тот момент, когда мы подошли к караван-сараю, — ответил предводитель маленького отряда, — услышали громкий крик. Бросились вперед, ворвались в комнату чужеземца и увидели, как какой-то человек выпрыгнул из окна и исчез в соседних развалинах. Когда подошли к англичанину, кровь ручьем
— Ты говоришь правду? — воскликнул браматма.
— Вот он.
Вождь внимательно изучил оружие. На одной стороне лезвия были выгравированы следующие слова: «Во имя славного, могущественного и справедливого», а на другой — кабалистический знак тайного суда.
Это действительно был кинжал правосудия Духов вод.
Браматма с редким присутствием духа немедленно понял, что здесь была какая-то тайна, раскрывать которую на собрании не следует, не рискуя при этом нанести серьезный ущерб достоинству совета Семи в лице одного из его членов. Поэтому, увидев кинжал, он немедленно воскликнул:
— Братья! Суд Трех вынес свой приговор. Нам остается только склониться перед этим доказательством невиновности нашего брата, несправедливо обвиненного английским шпионом, единственной целью которого было внести разлад в наше общество. К счастью, возмездие настигло его до того, как мы сами, по ею наущению, едва не совершили непоправимую несправедливость. Воздадим же благодарность предусмотрительности Трех и вознесем молитвы Шиве, оделяющему их своей бессмертной мудростью.
В зале установилось глубокое молчание. Уважение и страх, внушаемые знаменитым судом, члены которого были неизвестны даже браматме, были таковы, что даже малейшее неодобрение считалось бы посягательством на достоинство и беспристрастность его решений.
Как мы уже говорили, тайный суд выбирался на совете Семи, но происходило это таким образом, что не только браматма, но и даже совет в своем полном составе не знал, из кого он состоит. Суд заседал постоянно, и каждый месяц самый старый из его членов заменялся новым, которого определял жребий. Поэтому на каждой ежемесячной сессии состав его бывал различен. Понятно, что при быстрой смене членов и абсолютной тайне, хранимой под страхом смерти как прежними, так и вновь избранными членами, было невозможно проникнуть в тайну этой организации.
Заявление браматмы, спасавшее положение, было принято собравшимися с благоговейным почтением. Что касается сторожа, то он был совершенно ошеломлен невероятными событиями, в которых ничего не понимал, но которые спасли ему жизнь. Он с нетерпением ждал окончания собрания, чтобы предаться душившей его радости. В первый момент, опьянев от восторга, он понял только одно: его враг был мертв и больше не мог разоблачить его. Равнодушно взирая на происходящее, он не заметил, как факир Уттами вновь спокойно занял свое место среди общего волнения, вызванного смертью английского полицейского, и обменялся взглядом с одним из членов совета Семи, сыгравшим в этом загадочном деле главную роль.
Несколько успокоившись, пока браматма заканчивал свою речь, Хамед вдруг увидел факира, который, подобно античному сфинксу, встал у подножия колонны и, погрузившись в мечтательное созерцание, машинально перебирал четки из янтаря и сандала. Он едва не вскрикнул от удивления, вовремя совладав с собой, но изумление его еще больше возросло, когда факир поднял на него тусклый,
Все это было до такой степени загадочно и непонятно, что Дислад-Хамед почувствовал, как его вновь одолевает страх. Он спрашивал себя, что нужно от него людям, которые не остановились ни перед чем, чтобы спасти его от заслуженного наказания?
Мучимый тревогой, не умея логически объяснить самому себе, что же случилось с ним в эту памятную ночь, сторож потерял всякое представление о происходящем, но тут восторженные крики вернули его к действительности, это браматма призвал собравшихся к новому восстанию. Затем все стали расходиться, клянясь отдать состояние и жизнь в защиту священной индийской земли.
— Ступайте, — сказал браматма жемедарам, — ступайте и несите этот священный огонь в ваши провинции, и пусть в великий день каждый, кто может держать в руках оружие, откликнется на наш призыв.
— Вперед за родину и религию! Смерть англичанам! — раздалось в ответ.
Два человека, приведшие сторожа, уже были рядом, чтобы отвести его обратно.
— Да поможет тебе Шива, брат Хамед, — сказал ему верховный вождь. — На восходе солнца будь в пути к Малабарскому берегу. Расскажи Нане о нашем совещании, а также о готовящемся великом событии и, главное, посоветуй ему быть осторожным. Все пропало, если он попадет в руки англичан… Салам! Пусть добрые духи устранят с твоей дороги все препятствия, Хамед!
Это краткое напутствие и благожелательный тон, которым оно было сказано, повергли сторожа в такое изумление, что он едва смог пролепетать несколько слов о своей преданности. Он машинально последовал за провожатыми, совершенно теряясь в догадках: неужели браматма ничего не знал и внезапно взял слово лишь потому, что увидел кинжал правосудия и понял, что в это таинственное дело замешан тайный суд?
Уже не впервые эта страшная сила, перед которой склонялось все, действовала наперекор вождю. Он всегда подчинялся ей, подобно тому, как венецианский дож уступал совету Десяти. Но никогда еще конфликт между комитетом Трех и браматмой не становился всеобщим достоянием.
Нужны были серьезные и веские причины, чтобы члены суда решились на такой шаг. Тем более что браматма, вступив в сговор с английским полицейским, несомненно, действовал с согласия тайного суда. Было также очевидно, что по крайней мере одному из его членов было известно имя предателя, тогда как верховный вождь вынужден был дорого заплатить, чтобы узнать его.
Но самое удивительное было, конечно, то, что это лицо, а может быть, и весь трибунал не только спасли предателя от ожидавшего его справедливого наказания, но и заставили браматму подтвердить данное ему поручение, уже зная о том, что Хамед — изменник.