Покоритель джунглей
Шрифт:
И Боб, который катался как сыр в масле и, словно паша в гареме, предавался сладкому безделью — лишь изредка, как верховный правитель артиллерии, он осматривал на крепостных стенах с десяток пушек времен Людовика XIV, — воспылал к капитану Максвеллу ненавистью, которую поклялся утолить рано или поздно.
В Память о многочисленных занятиях — а в своей бурной жизни ему пришлось заниматься и коммерцией, без этого он не был бы настоящим янки — он держал в голове своеобразную книгу бухгалтерского учета, где все злоключения записывал в дебет капитана Максвелла, дав себе слово подвести баланс, как только пути их вновь пересекутся.
Солнце меж тем постепенно поднялось над горизонтом, озарив бескрайнюю
После нескольких минут молчаливого наблюдения Сердар убрал бинокль в футляр и повернулся к другу.
— Наконец-то корабли на рейде, — сказал он, — часов через пять нам доставят почту. Время от времени приятно получать новости из Европы.
— Говори только за себя, — ответил Боб. — Это ты ведешь переписку, словно настоящий министр. Что касается меня, то с тех пор, как я нахожусь в этой стране, черт бы меня побрал, если я получил хоть одно письмецо от моих старых товарищей! Когда я стал генералом раджи Ауда, то написал папаше Барнетту, чтобы сообщить ему о моем повышении, и старик, который всегда предсказывал, что из меня не выйдет ничего путного, ответил мне сухо, всего двумя строчками, написав, что не любит розыгрышей… Это была единственная весть, которую я получил от моего уважаемого семейства.
— Лишь бы Ауджали нашел Рама-Модели, — задумчиво проговорил Сердар, не обратив внимания на шутку друга.
— Ты был не прав, послав его одного, — ответил Боб, — я тебя предупреждал.
— Я не мог послать ни Нариндру, ни Сами. Они не знают Пуант-де-Галль и, не владея ни хинди, ни тамильским языком, на которых говорят на Цейлоне, не смогли бы расспросить, где находится дом Рамы, с которым я состою в переписке.
— А Ауджали? — смеясь, перебил его Боб.
— Ауджали прожил со мной у Рама-Модели два года перед началом войны, он сумеет разыскать его. Доверься его смекалке. Кроме того, я вручил ему достаточно толковое письмо на тот случай, если Рама не поймет, насколько важна почта, которую он получит и которая предназначена не ему. В пакете будет целая пачка писем, адресованных офицерам-европейцам из армии Наны. Не то в продолжение всей войны с Англией они не смогли бы получить вести из дома. Ведь все порты в руках англичан, поэтому восставшие не могут снестись с внешним миром.
— При малейшем подозрении твоего друга Раму вздернут без лишних слов на насыпи у крепостных стен.
— Рама не боится ни англичан, ни смерти.
— Послушай, — ворчливо сказал Боб, — ты не станешь уверять меня, что только для того, чтобы ты мог сыграть роль сельского почтальона, ты заставил нас пересечь марш-броском всю Индию и что мы забрались на вершину Адамова пика, чтобы устроить здесь наблюдательный пункт!
— Вот ты снова нарушаешь данную тобой клятву, — с грустью возразил Сердар. — К чему всякий раз задавать мне вопросы, если ты знаешь, что я не могу и не хочу тебе отвечать!
— Ладно, не сердись, — ответил Боб, протягивая ему руку. — Я больше ни о чем не буду тебя спрашивать и последую за тобой с закрытыми
— Я знаю, что могу рассчитывать на твою преданность, — произнес Покоритель джунглей с неподдельным волнением. — Не бойся, возможно, ты понадобишься мне раньше, чем мне того бы хотелось.
И снова взяв в руки морской бинокль, он погрузился в созерцание далей.
Именно так всегда заканчивались их беседы.
Тем временем Нариндра и Сами приготовили кофе и рисовые галеты, простую и скромную пищу, составлявшую обычно их первый завтрак.
— Чертова еда! — пробормотал Боб Барнетт, поглощая галеты, именуемые на Цейлоне appes. Они были столь же легки, как маленькие булочки в форме раковин, которые в Париже можно купить у продавцов сладостей. — God bless me! — это было любимое ругательство генерала, — Нужно триста семьдесят семь таких штуковин, я сосчитал, чтобы насытить порядочного человека! И нет даже капли виски, чтобы согреть себе внутренности! Как подумаешь, что в моем дворце в Ауде у меня был замечательный погреб — отборные вина, старое виски, двадцатилетний джин — и что все это выпили за мое здоровье красные мундиры, даже не пригласив меня!.. Бели бы вместо того, чтобы торчать на этой сахарной голове, мы могли остаться на равнине, то в деревнях мы раздобыли бы птицу и рисовую водку!.. Так, еще один день пришлось есть галеты, запивая их водой, потому что кофе — это просто подкрашенная водичка, — все это я записываю на дебет г-на Максвелла… Не бойтесь, друзья, они нам за все заплатят разом, мы сразу подведем баланс под нашими счетами…
Бранясь и раздраженно бурча, милейший янки поглощал пирамиды, горы галет к великому изумлению Нариндры и Сами, которые не торопились их ему подкладывать. Но все в этом мире имеет свои пределы, даже аппетит янки, и Боб Барнетт в конце концов наелся. Затем он проглотил литра четыре кофе, подслащенного тростниковым сиропом, раза три звучно прочистил горло и с явным удовлетворением заявил, что чувствует себя гораздо лучше.
Странная порода эти англосаксы! Разумеется, прием пищи — это необходимость, уклониться от которой не может ни одно живое существо, но что поразительно: в то время как южным нациям — французам, итальянцам, испанцам — нужна воздержанность в еде, чтобы в полной мере проявить свои интеллектуальные способности, северные народы — немцы, саксы, англосаксы — могут заставить работать свои мозги, только наевшись досыта. Интеллект пробуждается у них лишь тогда, когда желудок их набит до отказа съестными припасами. Поскольку прославленный Боб Барнетт был типичным представителем своей расы, натощак он бывал неповоротлив и сонлив. Человек действия пробуждался в нем, как только он удовлетворял животные потребности.
Закончив завтрак, он взял карабин и повернулся к другу.
— Я пойду немного поохочусь, Фред, — сказал Боб.
При этих словах, вызвавших у него явное неудовольствие, Сердар нахмурился.
— Мы окружены врагами, быть может, шпионами, тебе лучше остаться здесь.
— Ты занят своими планами, а мне что прикажешь делать?
— По крайней мере тебе известно, что за твою голову обещана награда…
— Да, двадцать пять тысяч франков, столько же, сколько за Нариндру, ни больше ни меньше.
— Цена не имеет значения, и ты должен беречь свою голову так же, как если бы англичане оценили ее в миллион. Тебе, кроме того, прекрасно известно, что мы взяли на себя серьезные обязательства, от успеха нашего дела может зависеть судьба восстания и, следовательно, судьба миллионов человеческих жизней… Неужели ты не можешь пожертвовать ради этого минутным развлечением? Я обещаю тебе, что уже сегодня ночью мы отправимся на Большую землю и у тебя будет немало возможностей, чтобы израсходовать свою энергию.