Покрась в черное
Шрифт:
Появилась та самая блондинка, которую он хотел убить.
— Помоги мне уйти, — едва слышно прохрипел Шамиль.
— Помогу. Дорога в ад тебе уже открыта. Скоро пойдешь.
— Я все тебе отдам. Все. Только отпусти.
— Отпущу, если ты мне вернешь Машу Самойлову и ее детей.
— Я ее не знаю.
— Короткая память. Разве всех упомнишь! Скольких ты перевез в Иорданию? Мне нужен список, и тогда я, может, и сжалюсь над тобой.
Кому ты сдавал женщин и кто тебе давал на них наводку, платил деньги? Кто убивал их мужей? Тебя может спасти только чистосердечное признание. В противном случае — казнь. У тебя есть десять минут.
— Я никого не знаю. Задания получал в письменном виде, а после выполнения получал по почте деньги. Это все.
— Молчанием себя погубишь.
— У меня дома шкатулка на письменном столе. Там все письма и корешки от почтовых переводов. Я их храню для учета. Из них ты поймешь, что я не виноват. В Аммане есть ресторан «Ханум». Женщин с детьми я привозил туда, входил через черный ход со двора.
— Как же на тебя вышли? Почему тебе прислали письмо?
— Не присылали. Подложили в папку во время симпозиума в Москве четыре года назад. Оно тоже сохранилось. Я не знал, что мне делать, показал своему приятелю, а он мне сказал, что такое же получил еще годом раньше и уже работает, и очень доволен. Никакого риска — и пять тысяч долларов за «эстафету». Так это называется.
— А паспорт?
— Я оставил свою фотографию, как велели, в меню ресторана гостиницы «Европейская» на первом столике с правой стороны и ушел. Через несколько дней мне позвонили и сказали, что в почтовом ящике лежит паспорт и название турфирмы, куда мне надо обращаться. Потом я пошел в ОВИР и оформил загранпаспорт.
— Как имя приятеля из Москвы?
— Сергей Пекарев.
— Кто еще занимается перевозками?
— Я не знаю.
— Кто убивает мужей тех несчастных, которых ты этапируешь на растерзание?
— Не знаю. Я только от женщин узнаю, что они вдовы. Отпусти меня, мне страшно. Эта веревка с петлей…
Он едва шевелил языком, по щекам текли слезы, в глазах застыл страх.
— Сегодня ты собирался ехать за билетами в Иорданию?
— Самолет в субботу. В «Магда-тур» я должен отвезти деньги за билеты, а получить их в аэропорту.
— Обратно улетал из Израиля?
— Да. Билеты мне давали в ресторане «Ханум». Отпусти… — Он вскрикнул, тут же обмяк и свалился со стула.
Наташа склонилась над ним. Шамиль Зибиров был мертв. На белом лице застыла маска ужаса.
Бедная Валя, теперь она будет оплакивать своего жениха.
Такое счастье ушло из рук. Счастливая Валя! Дуреха! Смерть этого подонка уберегла ее и детей от верной гибели. К счастью, она этого не узнает.
Наташа достала из сумочки фотографию настоящего Марка Эпштейна, вырезанную из газеты «Криминальная хроника» четырехлетней давности, положила ее в портмоне Зибирова, стерла свои отпечатки, оставила «пальцы» покойника и сунула ему в карман.
Но даже покойника Наташа решила казнить. Вынув из его кармана ключи от квартиры, она с огромным трудом подняла труп и сунула его голову в петлю.
Из дамской сумочки раздался звонок мобильного телефона. Наташа достала трубку.
— Конференция закончилась, профессор скоро выезжает домой, выходи на улицу, я сейчас подъеду.
Наташа уничтожила все следы своего пребывания в доме и вышла на улицу. Дойдя до угла, дождалась, когда подъехала машина, села в нее и сказала Грише:
— Едем на Гоголя, домой к этому прохвосту. Он держит улики у себя на письменном столе. Полный идиот. Нам надо успеть их забрать до появления милиции.
— С ним все кончено?
— Сдох от страха, без моей помощи. Похоже, лекарство очень мощное. Надо сократить дозу.
— Какие улики Шамиль может держать дома? Он все рассказал?
— Если бы! Самим придется копаться в этом дерьме. Мы имеем дело с очень серьезными людьми. Огромная машина состоит из сотен ячеек, не связанных между собой. Один блок выходит из строя, его заменяют другим.
Следствие не сможет выйти на Валю Милашкину. Сама же Валя поплачет и успокоится. Решит, бросил ее Марик, исчез. Жаль, конечно. Разбитые мечты, но, в конце концов, на нем клином свет не сошелся.
— Что ты хочешь этим сказать?
— На Милашкину есть заказ. Ее ждут в Иордании вместе с детьми. На нее сделана ставка. И она обязана попасть в лапы к арабам. Фирма промашек не допускает. С девчонки нельзя глаз спускать. Нет сомнения, хозяева на нее обязательно выйдут. Но как? Посылать нового жениха? Опять еврей и опять в Израиль к его родителям лететь? Нет, второй раз капкан не сработает, глупо. Да и времени уйдет уйма на ухаживания. Судя по штампам в загранпаспорте Зибирова-Эпштейна, он выезжал в Иорданию не чаще трех раз в год. Четыре месяца ему требовалось на обработку клиентки.
— А почему бы нам не поговорить с Валей Милашкиной?
Наташа отрицательно покачала головой:
— Она себя тут же выдаст, если будет знать правду.
— Почему ты считаешь ее такой простушкой? Молода, неопытна, но она мне показалась очень не глупой девчонкой. С виду, конечно.
— Подумаем.
Машина остановилась возле дома, где жил Зибиров. Наташа передала Грише ключи от квартиры.
— Только позвони в дверь, прежде чем открывать. Шкатулка с письмами должна стоять на столе. Не оставляй следов, надень перчатки. Ключи потом положишь под коврик. Где еще им быть, если их не найдут в кармане трупа.
— Я все знаю, мы это уже проговаривали.
— Ладно, иди.
Бедолага Зибиров оставил после себя огромное наследство. Мало того что он собирал послания от заказчика и корешки квитанций, дотошный журналист нашел фотоальбом, где хранились все фотографии с псевдоневестами, которых Шамиль сопровождал в Иорданию.
Полученную документацию разбирали дома у Гриши,
— Тут по каждому случаю целое досье, — заметил он. — Есть задание, есть фотография жертвы и квиток на получение денег за выполненную работу, конверт с авиабилетами. Ничего мужик не выкидывал. Плюшкин какой-то.