Покров над Троицей. "Аз воздам!"
Шрифт:
— Тяжко…- покачал головой штурмовик. — По-хорошему, командир, передовые группы надо менять или отзывать. Мужики на пределе…
— А это что за гусь?
— На церквушке с пулемётом сидел. До последнего отстреливался, гад! Если бы не сосед с «Копьём», хрен бы его выцарапали…
Иван оглядел пленного, сорвал мерч с придуманным, несуществующим флагом, швырнул подальше, всмотрелся в бейджик.
– «Бес», стало быть? Ну и что, глупый бес, зачем ты в бутылку полез? — перефразировал он Пушкина.
— Тьфу на тебя, «вата»! — оскалился легионер, — пока радуйся, но будет и на нашей улице праздник.
— Матёрый! — сплюнул себе под ноги штурмовик, — как только меня не костерил, пока я тащил его сюда…
— Деньги предлагал, небось?
— Ага.
— А ты не взял.
— Не взял. И его сразу как понесло…
— Надо было брать. «Теплак» новый купили бы…
— Да брехать не люблю…
— Если ты врёшь в ответ на враньё, это считается не ложью, а попыткой найти общий язык.
— Ну ты и гад! — сорвался пленный, — рвань подзаборная! Рабы вы! Ничего своего нет! Форма — китайская, генераторы — корейские, рации — американские, а сами — все такие великодержавные, посконные, домотканые…. Факинг быдло…
— О! На хозяйский язык перешёл! — засмеялся штурмовик.
— День сурка какой-то, — потёр лоб «Писарь», — такое впечатление, что текст из них выдаёт встроенный магнитофон… Давай, грузи это туловище к чекистам, пусть они его рулады выслушивают. Так кто его с церквушки спустил, говоришь? Что за сосед с «Копьём»?
— Да откуда ж мне знать? Юркий, дерзкий такой. Передай, говорит, Ивану лично в руки, скажи — от Юрко…
«Писарь» застыл, словно на что-то наткнулся, схватил штурмовика за плечи.
— Когда это было? Где он?
— Да там… В жёлтой зоне… А что случилось?
— Мне надо его видеть! Срочно! Ты не представляешь, как это важно!
— Да где его искать-то сейчас? Он, вроде, сам прийти собирался…
— Уже пришёл…- знакомый, звонкий голос, раздавшийся за спиной, застал «Писаря» врасплох.
Иван, не отрываясь, смотрел в глаза воина. Тот, не двигаясь с места, стянул с головы балаклаву, улыбнувшись такой знакомой улыбкой.
— Ну здравствуй, Иван Изначальный!
«Писарь» провёл руками по воспалённым глазам, словно проверяя, не спит ли он, не исчезнет ли видение…
— Здоров будь, «сосед с копьём»…
Они сделали шаг навстречу друг другу, крепко обнялись, отстранились, держась за руки и не сводя друг с друга взгляд.
— Как же я тебя ждал, — взволнованно прошептал Иван. — Ты не представляешь, как нам здесь тяжко…
— Знаю. Спешил, как мог… Но ты же видишь, сколько нечисти из преисподней повылазило.
— А наши?…
— Все здесь…
— Это хорошо. Авгиевы конюшни очистить надо до донышка, чтобы потомкам дерьмо не глотать.
— Ты же знаешь, Иван, у каждого поколения конюшни свои. И пока дерьма не хлебнёшь, вкус воды колодезной не оценишь. Но ты прав, с этой бесовщиной пора кончать.
— Раз так, то Киевом и даже Берлином не обойдёмся. Придётся дальше идти, в самое логово.
— На всё воля Божья.
— Ну а наша ведь тоже что-то значит?
— Конечно! Особенно, когда она с Божьей — заодно.
— Да будет так!
— Ныне, присно и вовеки веков…
— Аминь!…