Покров над Троицей
Шрифт:
Вот и на этот раз стрелецкая сотня ушла во мглу, откуда неспешно друг за другом ползли груженые телеги. Надвратная стража устало дремала, опершись на бердыши и пищали. Скрипели несмазанные колеса, шумно похрапывали кони, грохотали сваленные на повозки бревна, и в этом привычном шуме стрельцы не заметили, как тёмная тень метнулась в караульное помещение.
* * *
(*) Варити — предупреждать, беречь.
Глава 17
Ляхи в обители!
— Некрас, ты уснул там, что ли? — встревожился рыжеусый ратник, свешиваясь с балкона воротной башни и силясь разглядеть в полутьме, что творится внизу, у вОрота, откуда доносились пугающие, булькающие звуки.
В то же мгновение хищное узкое жало стилета легко прошло через его гортань, как сквозь свежее масло, прошило мозг и уперлось в задний свод черепа. Тело ратника тяжело перевалилось через перила, упало вниз, и земля жадно вбирала в себя кровь защитника обители. Темные тени, кажущиеся в сумрачном свете факелов пришельцами из преисподней, взметнулись по узкой лестнице, застав врасплох стоящую у бойниц стражу. Стрельцы не смогли запалить готовые к стрельбе пищали.
— Божен! К билу! — кратко скомандовал десятник, половчее перехватывая бердыш — оружие, смертельно опасное в умелых руках, но неудобное для драки в тесном помещении.
Откликаясь на команду, юркий новик покинул строй и стремглав бросился к железной балке, подвешенной на цепях. Всего-то пять шагов… Он добежал и с силой хотел ударить по ней молотком, когда один из нападавших вскочил на перила и резко размахнулся. Свистнув над головами защитников, стилет бесшумно вошел в спину между лопаток стрельца. Охнув, тот тяжело осел на дощатый настил, и вместо размашистого удара рука безжизненно упала на било, извлекая из металла слабое, неубедительное гудение вместо оглушающего, закладывающего уши набата.
Предводитель нападавших, недовольно поморщившись, спрыгнул с перил, ловким движением обмотал рубиновый плащ вокруг левой руки, а правой выхватил из ножен диковинный змеевидный клинок, по форме напоминавший колебание пламени.(*)
— Noli prohibere!(**) — рявкнул он подчиненным, столпившимся перед частоколом бердышей.
Сделав два резких шага, вожак неожиданно прыгнул к обороняющимся вперед ногами и скользнул спиной по замерзшим доскам под оскаленными косицами бердышей. Сбив с ног одного из стрельцов и проткнув снизу вверх второго, он перекатился, уходя от рубящего удара сверху, лягнул коваными каблуками еще одного замахнувшегося стражника и сразу же кувырком назад ушел от повторного клевка разъяренного десятника, подхватив бердыш убитого им Божена.
— Hominis est errare, insipientis perseverare (***), — с презрительной усмешкой произнес предводитель, приближаясь к десятнику легким, танцующим шагом, словно дразнил стрельца своим беззащитным телом без доспехов.
Стражник пытался сделал выпад, целясь в грудь наглецу, однако остриё бердыша провалилось в пустоту, а противник, отступив и блокировав атаку, нанес сокрушительный удар древком по голове стрельца, и как только его тело развернулось, одним движением сверху вниз буквально вспорол десятника своим лезвием.
— Тати…- прошептал стрелец, падая ничком на половицы.
— In hostem omnia licita (****), — злобно прошипел в ответ нападавший, отбросил бердыш, схватил факел и, высунув его из бойницы, описал несколько больших кругов.
* * *
Ксения Годунова в сопровождении Ивашки и Силантия с парой стражников успели дойти до самых ворот, когда снаружи послышалось приглушённое ржание и топот множества копыт о стылую землю.
— Наши казаки возвращаются с вылазки, что ли? — щурясь в ночную мглу, предположила царевна.
— Сегодня на вылазку конная рать не ходила, — пожал плечами слуга, — только мужики по дрова…
— Ляхи, матушка! — выдавил из себя Ивашка, с ужасом оглядывая распахнутые настежь ворота крепости, поняв, наконец, о какой напасти предупреждал Радонежский.
Силантий чертыхнулся и, схватив в охапку Ксению, потащил её к пушечной печуре, скрытой за частоколом, а писарь, перекрестившись, нырнул в двери воротной башни, намереваясь поднять по тревоге стражу. Ивашке хватило одного взгляда, брошенного на распростертые тела стражников караульного помещения, чтобы ясно представить бойню, разыгравшуюся в подошвенном этаже. Чужая речь на балконе не оставляла ни капли надежды, что кто-то из защитников уцелел, а через разверстую пасть монастырских ворот с криком и улюлюканьем уже влетала во внутренний двор вражеская кавалерия.
Один из всадников замешкался, спрыгнул с коня и бегом направился к дверям, за которыми, ни жив, ни мертв, прятался писарь. Ивашка заметался, судорожно выбирая укрытие и понимая — еще несколько мгновений… О том, что будет после, думать не хотелось. Оборотиться бы мышкой и забиться под веник… Взгляд писаря упал на объёмную корзину, хранящую ветошь для пыжей. Вытряхнув содержимое на пол, паренек шмыгнул в угол и накрылся ивовой плетенкой, через которую было всё прекрасно видно и слышно.
— Падре Флориан! — распахнув дверь, но не входя внутрь, кто-то зычно крикнул с порога, держа в руке обнаженную саблю, описывающую в воздухе замысловатые вензеля, словно у её хозяина отчаянно дрожали руки, — Auxilium opus est?(*****)
— Мартьяш! — раздался с балкона капризный, раздражённый голос, — не пытайся разговаривать на языке, которым не владеешь в совершенстве! Кто успел зайти в крепость?
— Ваша хоругвь, господин легат, и полусотня полковника Лисовского…
— Мало! Поторопите своих людей.
Сабля стоящего у двери прекратила дрожать и вязать в воздухе кружева. Так и не переступив порога, рявкнув в сторону что-то по-польски, Мартьяш звякнул шпорами и почтительно прикрыл дверь. На балконе тоже перестали возиться, и только гулкое латинское бормотание нарушало внезапно наступившую тишину. Набравшись храбрости и твердо решив, что пора выбираться, Ивашка приподнял корзину, как вдруг дверь распахнулась, и в караульное помещение, словно ветер, ворвался еще один воин. Он не задержался у дверей, в два прыжка достиг лестницы и, как показалось писарю, не забежал, а взлетел на балкон. Только знакомый монашеский капюшон упал с головы, прикрыв спину буквицей оторочья.
Не успел Ивашка опомниться, как тишина на балконе сменилась шумом яростной схватки, будто разом бросились в сечу десятки воинов. Отрывистые крики и стоны заглушал звон оружейной стали. Могло показаться, что сказочный лось со стальными рогами ломится через железный бурелом, вплетая в какофонию схватки непрерывный надсадный скрежет металла о металл. От страшного звука у писаря почему-то свело судорогой мышцы лица. Не в силах далее сидеть в своей ивовой скорлупке, поняв, что сейчас может решиться его судьба, Ивашка поднялся и еле успел отстраниться от падающего ляха с выпученными глазами на искаженном лице и с тонкой раной на шее, откуда била темная кровь, заливая сталь польского горжета.