Шрифт:
Она взяла с собой пластиковый мешочек с цементом, мешочек с хорошим, белым песком и пять кирпичей. А вы знаете, сколько весят пять кирпичей? Больших, сахарных, белых… Не каждый нынешний мужик поднимет. Но она справляется.
Остальное – шпатель, лопаточку и тазик, который на самом деле был не тазик, а плоская жестянка с надписью «сельдь североатлантическая пряного посола», должна была прихватить Августа.
Сельдь – самая мягкая рыба. Потому что в ней два мягких знака, ну, вы понимаете.
Сумки
Ещё предстояло заехать на рынок, в хозяйственный ряд, и купить чёрную краску и растворитель. А шкурку должна была взять Августа. Если разбавлять как следует – хорошо ложится. Особенно там, где ограда сварена из рифлёных железных прутьев – иначе, без растворителя, там и не закрасишь. Только краску изведёшь.
Ещё она засунула в сумку веник. Он торчал оттуда, как букет. А список адресов должна была взять Августа.
Августа вела все записи, ведала географией и бухгалтерией. Потому что она дотошная. И всю тонкую работу, требующую тщания и творческого подхода, тоже делала Августа. Обновляла надписи, например. А она, Ленка, производила первичную обработку. Лопату в руки – и вперёд. …Августа уже ждала у южного входа. Солнце начинало потихоньку припекать, и на затылке у напарницы громоздилась бесформенная панама, отчего скрытое в тени лицо казалось загадочным и измождённым. В руке у неё пламенел реквизитный букет – не веник, самый настоящий букет, который клали на подотчётные надгробья, прежде чем сфотографировать результат работы.
– Ну что же ты, – произнесла она укоризненно.
– Краску искала, – говорит Ленка. – Ты же нитру просила. А там сплошь масло…
Она опустила сумки на землю и перевела дух.
Августа нетерпеливо переступила с ноги на ногу.
– Пойдём, а то придётся носиться по аллеям в самую жару.
– Воду… – говорит Ленка, – водички бы набрать…
– Напротив четырнадцатого участка есть колонка.
– Ладно, – Ленка подгибает колени, подхватывает сумки и с натугой выпрямляется.
– Кто у нас сегодня?
– Гершензон. Четырнадцатый.
– Ну, пошли.
Они бредут по раскалённым аллеям, мимо сторожихи, которая дружески кивает им, увидев знакомые лица.
– Много же у вас родственников, – сочувственно говорит сторожиха.
– Да уж, – соглашается Августа.
Сторожихе они по барабану, она живёт с другого, но рано или поздно вполне можно напороться на конкурентов.
У колонки Ленка останавливается, чтобы набрать воды в пластиковые бутыли и заодно побрызгать себе за шиворот. Над раскалёнными плитами могил, над гранитом лопарская кровь и чёрным лабрадором плывёт марево.
– Ну где он, твой Гершензон Четырнадцатый? – устало спрашивает Ленка. – Долго ещё?
– Это у южной стены, – говорит Августа, вглядываясь в аккуратно вычерченный план, – пятая линия.
– Ох, не люблю я этот участок, – говорит Ленка, – безлюдный он какой-то…
– Зато тихо, – возражает аутичная Августа. – Тихо, спокойно…
– Там пролом, в южной стене. И если через него полезут насильники, никто даже и не почешется…
– Да кто на нас польстится? Ты только посмотри – мы же хуже попрошаек кладбищенских… морды в пыли, одежда в краске… в чёрной… Ты лучше смотри внимательней. Это где-то здесь.
Этот участок особенно заросший и запущенный. Над ним витает кладбищенский дух запустения, материализуясь в сухом бурьяне и расползшемся колючем шиповнике.
– Ага, – говорит Ленка, – вот и он. Гершензон Моисей Самуилович. Девяносто восьмой – восемьдесят восьмой.
– Михаил Семёнович, – уточняет Августа, сверяясь с гроссбухом.
– А даты?
– Даты те. Крепкий был старик. Но меня смущает имя.
– Августа, – говорит Ленка, – обычное дело. Веяние времени. Не он первый.
– Да, но они же ясно написали…
– Они впали в маразм и забыли, как его звали на самом деле. Ты чего хочешь?
Четырнадцатый участок. Пятая линия. Всё путём. Доставай секатор. Будем прорубаться. …Прореженный шиповник постепенно приобретает пристойные очертания. Ветки Ленка сносит на кучку в углу могилы. На руках у неё шерстяные варежки. Августа, присев на корточки, обновляет надпись колонковой кисточкой.
– Ты прочла «Улисса»? – спрашивает она не оборачиваясь.
– Нет ещё, – виновато говорит Ленка.
На самом деле она честно пыталась, но осилила два первых абзаца. Но ей неудобно признаваться в этом перед Августой.
– Это великая вещь, – говорит Августа. – Великая. И великолепно структурирована.
Столько аллюзий…
– Ага, – Ленка нагибается за очередной охапкой. – Я обязательно.
«Улисса» обсудить не получается, но Августа гнёт своё, потому что обстановка располагает к задушевной беседе о высоком:
– Давно хотела тебя спросить, Лена, каббала – это что такое?
– Мистическое учение, – отвечает Ленка.
– Без тебя знаю. Но что оно может? Конкретно?
Ленке очень хочется проявить себя с лучшей стороны, но понятия о мистике у неё весьма смутные.
– Ничего она не может, – говорит она наконец, – она это… дополнительная инструкция по чтению других священных книг, вот в этом роде. Потому что евреи, они, знаешь ли, такие начётчики…
– Чего?
– Ну, она, каббала, вроде инструкции по решению кроссвордов. Скажем, если взять каждую вторую букву каждого второго слова, то получится…