Покрывало Майи, или Сказки для Невротиков
Шрифт:
Карму, то есть закон причин и следствий, идеалист также воспринимает на качественном уровне, то есть не опускаясь до установления конкретной связи между событиями. Если идеалист верит в перевоплощения, то кармическая наследственность видится им, например, как соотношение между чертами характера, выработанными в этой жизни, и видом, который человек приобретает в следующем воплощении, как это выражено в индуизме, где считается, что если человек в этой жизни жадничает и стремится к плотским удовольствиям, то он воплощается в свинью; если он склонен дразниться и пререкаться, то превращается в обезьяну; если он чрезвычайно туп и не стремится ни к какому познанию, он воплощается ослом и т. д. Однако кармические закономерности, выражающиеся в том, что события данной жизни влекут какие-либо определенные обстоятельства и события в следующей, а также аналогичные взаимосвязи в пределах данной жизни идеалист чаще всего не воспринимает. Он признает, что если он в целом был глуп и не занимался самосовершенствованием, то через некоторое время это скажется на его карьере или на его детях, которые вырастут более низкого качества, но он никогда не скажет, что какое-то определенное событие в его детстве
Характер религиозности этого человека может определить его профессию: если он слышит Бога в звуке — он станет музыкантом, и это будет музыкант по призванию; если он видит Бога в цвете — он станет художником; если он ощущает Бога в форме — он станет скульптором; если он видит Бога в тех или иных моральных и гуманитарных категориях — он займется профессией, связанной с привнесением в человеческий мир справедливости, изобилия или порядка. При этом к совсем уже конкретным особенностям своих занятий и своей жизни он может быть сравнительно равнодушен, лишь бы главные качества, которые он в ней усматривает, соответствовали его способу видения Бога, его религиозности, присущей ему от рождения.
Свою судьбу он будет характеризовать различными эпитетами. Например, он скажет: «Сейчас у меня светлый промежуток», «сейчас у меня тяжелая жизнь», «сейчас моя карма заузлена и вихрится», — но обычно он верит, что характер кармы может меняться и с интересом наблюдает свою и чужую жизнь, давая ей порой довольно тонкие и глубокие качественные оценки. Если спросить его, как он представляет себе загробную жизнь, то описание, которое даст идеалист, будет также носить качественный характер. Вряд ли он будет напирать на фруктовые изобилия рая, описывая конкретные сорта яблоневых и грушевых деревьев, растущих там; скорее его описание будет абстрактным, он скажет, что там будет хорошо, тепло, сытно, уютно, вкусно, а в аду, наоборот, серо, безблагодатно, тяжело, душно и безотрадно. На жизненный путь идеалист смотрит как на познание определенных качеств бытия и отработку соответствующих качественных умений. Сюжеты, на которых происходят это познание и отработка интересуют его гораздо меньше, так как ему кажется, что основной акцент (пафос) кармы падает именно на качественный уровень. Поэтому однократный поступок или событие, случившееся в жизни этого человека, сами по себе не представляют для него какого-либо существенного значения: они представляются ему не более, чем частными манифестациями определенного качества или нескольких качеств, и как таковые не имеющими самодовлеющей ценности.
Мировосприятие. Идеалист ощущает мир в качествах; при этом он в своем восприятии может достичь необычайной тонкости, подобно Питеру Брейгелю, на полотнах которого, как известно, существует до двадцати оттенков серого цвета. Однако сами объекты внешнего мира, соотношения между ними и конкретные события играют для него лишь вспомогательную роль — чаще всего роль толчка, или стимула, который вызывает в его внутренней жизни ощущение тех или иных качеств. Он может заниматься разработкой качественных моделей реальности, и тогда мы скажем, что у него есть склонности к теоретической науке; или он может моделировать внешний мир так, как это делает художник, который старается ощутить качественную подоплеку предметного мира и передать ее на своих полотнах.
Мировоззрение идеалиста определяется в большой мере стремлением оторвать качества от их предметных носителей и видеть и нести их (качества) в мир сами по себе (в той мере, в какой это вообще возможно). Если он ощущает, что в мире много несправедливости, он будет стараться жить так, чтобы нести в мир качество справедливости. Если он чувствует, что в мире очень много прекрасного, то, возможно, ему захочется выразить это прекрасное с помощью искусства, где оно предстанет в наиболее рельефной и выпуклой форме и станет видно тем, кому оно недоступно в своем естественном существовании. Если ему кажется, что в мире не хватает добра, он будет стремиться нести в мир добро как таковое, как правило, не очень задумываясь о том, какими именно средствами при этом лучше пользоваться, и лишь на высоком уровне развития такой человек понимает, что средства и инструменты играют при передаче качеств принципиальную роль.
Отношения со средой. По всемирному закону соответствия среда предъявляет идеалисту те качества, на которых он сознательно или бессознательно сосредоточен. Например, если человек сосредоточен на идее справедливости, то в его жизни постоянно будут, с одной стороны, попадаться случаи малой и большой несправедливости, а с другой стороны, встретятся идеалы высшей справедливости и мудрости, помогающие эту справедливость реализовать. Если человек внутренне сосредоточен на идее красоты, то окружающая среда будет представать перед ним в соответствующем аспекте, предъявляя как красивые, так и подчеркнуто безобразные свои стороны, и заставляя его ей восхищаться или решительно браться за дело и превращать безобразное в эстетическое. При этом идеалист будет с эстетических позиций рассматривать не только традиционно эстетичные или неэстетичные объекты, но и весь окружающий его мир, всю окружающую его среду без исключения. Он может сказать: «Это был красивый поступок» или «это был безобразный поступок» в ситуации, когда другому человеку не пришли бы в голову такого рода оценки. Однако, для идеалиста, акцентированного эстетически, они более, чем естественны.
На бытовом уровне такой человек скорее скажет: «Мне холодно», чем «у меня замерзла спина»; он скажет «хочется одеться», а не «дайте мне, пожалуйста, свитер». Это вовсе не означает, что он не будет капризен в одежде, но каждый предмет одежды в первую очередь ассоциируется у него с определенными качествами, по которым он этот предмет и воспринимает. Восполняя некоторую невнимательность к предметному плану, компенсируя ее, идеалист может приписывать предметам качества, которыми они обладают лишь в его воображении. Например, тело у него может «звенеть» или «петь», слова будут иметь не только звучание, но и цвет, а воспринимая другого человека, он может ощутить его запахи, которыми тот объективно не обладает: «А ваш новый знакомый, Иван Федорович, того-с, пованивает», — может сказать он по поводу человека, чей вид ему не понравился, однако он не сможет конкретно определить, что именно в его лице, фигуре, одежде или поведении Ивана Федоровича ему не понравилось, но общее качество неодобрения выразится его подсознанием в таком вот причудливом обонятельном аспекте.
Время. Говоря о времени, этот человек может употреблять гораздо большее количество разнообразных модальностей (качеств) времени, чем человек синтетического или предметного уровней — впрочем, это касается не только времени, но и любой другой области. Качества — это стихия идеалиста, и с их помощью он воспринимает и выражает мир, достигая порой необыкновенно выразительных эффектов. Каким же может быть у него время? Например: прошедшее и давно забытое. Это не значит, что это время действительно забыто, но это некий способ отношения к обстоятельствам и даже к людям, связанным с тем временем. Если к идеалисту приходит человек из того самого забытого времени, то, будучи наложенным на старого друга, эпитет «прошедшее и давно забытое» превращает его в некую бледную тень, едва ли имеющую большее существование, чем действительно давно забытое обстоятельство и переживание. Если же старый друг не сразу подпадет под магию указанной модальности и попытается как-то самовыразиться или проявиться, то он встретится с полнейшим непониманием идеалиста, и ему покажется, что тот как-то странно изменился и явно не хочет его видеть, не говоря уже о каком-то взаимодействии, общении или общих делах. Кроме «давно забытого» прошлого бывает еще прошлое, «сохранившееся на уровне приятных воспоминаний», материализованное в открытках, перечитываемых дневниках или стандартизированных рассказах. Это прошлое также не имеет никакого права на сколько-нибудь реальное существование сейчас, но к нему можно возвращаться за помощью, для заполнения досуга, с целью развлечения новых знакомых и т. п. Еще бывает прошлое «как источник мудрости», — некоторые обстоятельства или сюжеты, являющиеся своего рода притчевым запасником, то есть представляющие собой конденсированную жизненную мудрость, куда можно обращаться по мере необходимости и опираться на нее, интерпретируя каждый раз нужным для текущей жизни образом. Кроме того, прошлое у идеалиста, как и у других людей, может быть веселым, глупым, легкомысленным, поучительным или тяжелым, но за всеми этими эпитетами у него открывается гораздо более тонкое и конкретное содержание, чем можно подумать, просто слушая эти слова. Однако, попросив его уточнить, какой же смысл скрывается за глупым прошлым, вы вряд ли сможете точно его понять, потому что его ощущения — это тонкие оттенки качеств, которые поддаются передаче лишь с большим трудом. В лучшем случае, в качестве иллюстрации, он расскажет вам историю, которая передаст настроение того или иного периода своей жизни, но вы должны воспринимать именно настроение его рассказа, а не конкретные детали и подробности. Какое же это будет настроение? Ну, глупое, конечно. Но не просто глупое, а обаятельно глупое, легкомысленно обаятельно глупое, по-деревенски легкомысленно обаятельно глупое и т. д.
Отношения с прошлым и будущим у идеалиста, как правило, отмечены дополнительными качествами. Поскольку сами по себе атрибуты прошлого и будущего являются качествами, они апеллируют к его мировосприятию, но окрашиваются дополнительными оттенками, иногда многими. Будущее бывает «отдаленное», бывает «очень отдаленное», бывает «вероятное», «невероятное», «желательное при определенных условиях» и т. д. Какие-то из этих эпитетов наиболее тесно связаны у него с эпитетом «будущее», какие-то эпитеты сопутствуют в его внутреннем мире эпитету «прошлое», но какие именно, вам стоит выяснить, если вы хотите понять этого человека достаточно хорошо.
Логика. Для того, чтобы понять логику идеалиста, нужно тщательно разобраться с тем, что он считает основой для нее. По идее, основа математической логики — это факт, или утверждение. Однако само понятие факта или утверждения слишком конкретно для идеалиста, поэтому, если даже внешне речь его напоминает логическое рассуждение, качественный смысл он вкладывает не только в логические связки (и, или, не), но придает его также и логическим элементам, то есть фактам, которыми он оперирует. Обычно логика идеалиста достаточно текуча, поскольку объекты, которыми он оперирует, — это преимущественно качества или факты, их представляющие или к ним тяготеющие — каковые объекты, в принципе, плохо поддаются логической обработке, и поэтому, говоря про логику идеалиста, следует понимать, что это не более, чем логически ориентированная речь, смысл которой скорее убеждение, нежели доказательство. Например, имея целью доказать, что Днепр впадает в Черное море, идеалист не станет аргументировать это географической широтой и долготой реки вблизи устья и расположением Черного моря, а будет рассуждать в таком роде: «Вода в реке имеет склонность течь по направлению местности вниз; большая часть рек Восточно-европейской равнины течет или на север или на юг; располагаясь в южной ее части, Днепр, естественно, течет на юг, а единственный большой водоем в южной части равнины — это Черное море, а потому велика вероятность того, что Днепр впадает именно туда». Если идеалисту не нравятся чьи-то рассуждения, он не будет искать в них дыру, а даст некую общую оценку, например, он скажет: «Слабовато» или «Ваши рассуждения недостаточно стройны» или «Вы чересчур твердо стоите на своих позициях», — и возразить ему по существу будет чрезвычайно сложно. Зато если качество ваших рассуждений его устроит, например, они окажутся «достаточно изящными», «весьма стройными» или «емкими», то он примет их, даже если с точки зрения формальной логики вы допустили грубые ошибки. Этот человек совершенно спокойно может сказать собеседнику, пытающегося его в чем-то убедить: «Мне не нравятся ваши рассуждения, они убоги», — и сам он, получив подобную оценку, сочтет ее имеющей право на существование и, более того, она будет для него содержательной, хотя для прагматика в этих словах нет совершенно никакого смысла.