Покрывало Майи, или Сказки для Невротиков
Шрифт:
Слабые места у идеалиста связаны с плохой проработкой синтетического и предметного уровней. Он, с одной стороны, плохо центрирован, а с другой — недостаточно конкретен и предметен; это дает ему ощущение неуверенности своего существования в этом мире. Он может вывернуться почти из любой ситуации, но он плохо понимает, что такое он есть; кроме того, в глубине души он ощущает свою недостаточную материальность: он не знает, что он есть в целом, и он плохо понимает, что он есть конкретно, — однако ни в том, ни в другом он, как правило, себе не признается. Оперируя качествами, всегда есть соблазн делать это слишком легко, забывая про то, что за каждым качеством стоит громадный класс предметных явлений, являющихся материализацией (воплощением) этого качества; так, само качество зеленого цвета становится весомым и материальным, когда человек способен помыслить все зеленые объекты, то есть все предметы, обладающие тем или иным оттенком зеленого цвета. Если же употреблять слово «зеленый» или произвольно смешивать на холсте
Конечно, качества могут возникать не только как результат абстракции предметного мира: они могут появляться и как результат разворачивания синтетического объекта как грани, которыми манифестирует себя его целостность, но и в этом случае нужно достаточно ярко и объемно ощутить этот объект и лишь после этого пытаться помыслить или иным образом воспринять свойственные ему качества. Если этого не сделать, то попытка раскрытия целостного объекта оказывается неудовлетворительной и результат будет бледным и невыразительным. Рассказывают, как один начинающий поэт позвонил своему другу и сказал: «Ты знаешь, я написал поэму о любви». «Ну и как?» — спросил друг. «Ну что тебе сказать? Исчерпал тему!» — удовлетворенно заявил поэт.
Свобода. Для человека качественного уровня очень важно понятие свободы, в первую очередь от ограничений предметного уровня, в том числе таких, которые на самом предметном уровне кажутся совершенно необходимыми. (Например, на качественном уровне не существует понятий элемента и части и соответственно понятий связи и границы). С другой стороны, эта свобода должна сочетаться с ответственностью как перед самим предметным уровнем, так и перед синтетическим уровнем; другими словами, работая с качествами, идеалист не должен забывать, что они относятся к единому объекту, а если он упускает это из виду, то может незаметно для себя уйти далеко в сторону и оказаться в той части качественного пространства, которая соответствует совершенно другому объекту. При этом комбинировать и соединять друг с другом синтетические объекты так, как это делается с элементами предметного уровня, на синтетическом уровне невозможно. Поэтому хотя между качествами не бывает противоречий, приводящих к их несовместимости (последнее характерно для предметного мира), тем не менее возможны такие комбинации качеств, которые не соответствуют вообще никакому реальному объекту, и тогда идеалист оказывается как бы в пустом пространстве: ему кажется, что он занимается чем-то содержательным, а в действительности содержание давно его покинуло. Так художнику, пишущему абстрактную картину на холсте, дана, глазами поверхностного наблюдателя, абсолютная свобода — он в любом месте может положить любую краску — но если у художника при этом нет определенного эстетического образа, воплощением которого является данная картина, то смотреть на нее впоследствии будет совершенно неинтересно.
Сам себе идеалист может казаться весьма определенным: он скажет: «Я люблю это и не люблю того», — но в качестве объектов его любви и нелюбви выступают обычно не конкретные объекты или обстоятельства, а соответствующие качества. Он скажет: «Я люблю, чтобы мне было тепло», а не: «Я люблю свой серый пиджак (шерстяную юбку)». В определенном смысле он обладает широким характером, то есть он не станет привязываться ни к каким конкретным деталям и подробностям, но может, тем не менее, быть весьма капризным, требуя, например, совершенно определенного качества чая или кофе, который он пьет по утрам: напиток должен быть достаточно (но не слишком) крепким, весьма горячим, немного терпким и т. д. Для окружающих этот человек может быть хорошо понятен и описуем в своих качествах, но при этом бывает очень трудно определить каким-либо одним словом его сущность: на вопрос, что он такое есть, трудно ответить даже самым близким для него людям; вероятно, он и сам затруднится ответить на этот вопрос, да и, честно говоря, он его и не особенно волнует, и если когда-то он им и задается, то в качестве ответа приходит не синтетическое описание, а те или иные качества, которые не могут дать ответа и по существу являются уходом от него. Увидеть за собой единый символ или идею ему чрезвычайно сложно, и окружающим тоже; образно говоря, идеалист растекается по пространству, но понять, что именно растекается и из чего оно конкретно состоит, очень трудно.
Эмоции идеалиста не связаны напрямую с тем, что происходит с ним и вокруг него; его душа как бы резонирует на внешние события, и ее отзвук может быть весьма причудлив. Внимательное наблюдение показывает, что спектр его эмоций может быть не так велик, но для него существенны их тонкие оттенки; в то же время он склонен поддаваться настроениям и ощущать приходящую эмоцию тотально, как будто она приходит навсегда, даже если вызвавшее ее переживание было совершенно мимолетным. Так, он может бесконечно растрогаться и умилиться
Единство мира. Мир для идеалиста чрезвычайно связен. Для него два объекта, обладающие общим качеством, уже тем самым имеют между собой нечто принципиально общее. Для него связь по одинаковым оттенкам чрезвычайно значима. В то же время, если для человека, находящегося на предметном уровне, связь между двумя частями или элементами в первую очередь обусловлена их пространственной близостью, то есть это связь по принципу соседства, то для идеалиста связь может быть обусловлена любым признаком, и для него не существует такого понятия, как расстояние. Однако различные качества могут быть для него не связанными никак, и более того, он может считать их принципиально несвязуемыми, поскольку видения мира как синтетического целого у него нет, или во всяком случае к этому видению ему нужно пробиваться с очень большим трудом, отрекаясь от качеств, которые настолько ярко бросаются ему в глаза и различия между которыми он видит тоньше, чем кто бы ни было, — и тем труднее ему признать, что самые разнообразные качества могут быть проявлениями (манифестациями) Единого.
Общение. Общаясь с идеалистом, очень важно попасть на его волну, то есть найти такой аспект разговора или способ поведения, который ему близок и понятен. Тогда он примет вас целиком — по крайней мере, вам так покажется, и вам будет с ним легко до тех пор, пока вы поддерживаете то качество или ту модальность, которая ему знакома и близка. Но как только вы попытаетесь сменить эту модальность или перейти с качественного уровня на синтетический или предметный, ваше взаимопонимание моментально улетучится: у вас возникнет впечатление, что вы для него просто пропали. Так, с людьми, одержимыми своей профессией, можно бесконечно долго обсуждать ее тонкости, но вы моментально теряете с ними контакт, выходя за пределы соответствующей темы. Одной известной артистке сказали, что актер имярек женится. Она спросила: «На ком? Надеюсь, на актрисе?» — и когда ей ответили: «Нет», — она в негодовании воскликнула: «Неужели из публики?!»
Когда идеалист ведет разговор, он обращает внимание не на существительные, а на глаголы, прилагательные и наречия, то есть на слова, описывающие качества. Если таковых не наблюдается, он начинает скучать и предлагаемый ему текст становится ему малопонятным, или же он переспросит вас и попросит уточнить: «Ну ты скажи в общем, как там было? Хорошо, плохо, тепло, холодно, приятно, мерзко, голодно, сытно?» Подробности его утомляют. Он понимает такие детали, за которыми для него с очевидностью встают понятные ему качества, и в этом умении подняться от объекта к качеству заключены его сила и его слабость, потому что он может делать это очень точно и содержательно, но может и очень сильно ошибаться.
Если он вами недоволен, он скажет: «Ты какой-то сегодня серый (скучный)», — то есть откажет вам в определенном качественном содержании; его критика не будет ни предметной, ни тотальной, но он отметит какой-то аспект, который ему не понравился, хотя подробной и детальной аргументации, как говорится, с фактами в руках, вы от него не дождетесь. Если он с вами поссорится, вы можете услышать от него массу неприятных слов, но не в виде фактов, а в виде ваших собственных негативных и отталкивающих качеств, причем способ, которым он определил, что вы обладаете всеми этими качествами, вам будет совершенно непонятен. Вам иногда захочется спросить: «А с чего ты взял, что я такой-то?» — но ответа на этот вопрос вы не получите, в лучшем случае услышите: «Я тебя отлично знаю, и вообще это не нуждается в доказательствах».
Ему трудно объяснить, что другим людям нужны не только качества, то также и предметное содержание, что сидя на мягком диване приятного зеленого цвета, можно еще поинтересоваться, чем набиты его подушки и как называется ткань, из которой они сделаны; с его точки зрения, эти подробности абсолютно излишни — точно так же, как и высшее назначение дивана как такового и единая мысль, его породившая.
Представления о психике. Идеалист видит свое и чужое подсознание как набор модальностей, или настроений, в которые он может впадать в зависимости от обстоятельств, и которые определенным образом его настраивают, как бы подталкивая в определенном направлении. Чересчур конкретные подробности, с его точки зрения, подсознание не волнуют; например, он может сказать, что у него в подсознании есть некоторое забитое начало, есть озлобленное начало и есть начало, страстно стремящееся к прекрасному, но привязывать эти начала к конкретным фактам своей биографии или каким-то конкретным переживаниям он не станет.