Покушение Аллисы
Шрифт:
— Зелезнев, — глядя в пол, голосом сухим и неприятным сказал он. — Будь добр, объясни, зачем ты стащил у меня из каюты подкову?
Я был в полном опупении.
— Прости, — сказал я. — Подкову? Ту самую? По которой еще надпись вьется: «Щастье — вот оно!»?
— Так точно, — сопнул носом капитан. — На что она тебе? Верни!
— Я не брал! — воскликнул я. Потом испугался, что могу разбудить остальных членов экипажа, и повторил шепотом: — Я не брал. Может, Аллиска взяла?
— Вот ей больше делать нечего, — хмыкнул капитан. — Она бы сразу подумала, что на нее падет подозрение, и брать бы не стала. Выходит?
— Че? — хмуро сказал я.
— Ты!
— Во, — я показал ему дулю. — Сам микроспер скоп! Тьфу! Микроскоп спер! Вор! Вор! Навсегда ненавистный Полозссссков!
На всеобщий шум и рукоприкладство сбежались остальные члены экипажа. Применив некоторые усилия, им удалось растащить нас с капитаном. Поведав причины ссоры, мы еще несколько раз побросались друг на друга, пока проявившему несвойственную ему смекалку повару не было предложено проверить все остальные помещения.
После чего выяснилась удивительная вещь — решительно у всех что-нибудь, да пропало! У Голубого как масло на сковородке растаяло теплое полупальто, в котором он привык выполнять наружные работы в космосе. Можейка недосчитался самого лучшего противня, причем как раз в тот момент, когда он собирался вытащить его из печки и проверить готовность своей фирменной пиццы (все перемешать, сметаны и кетчупа по вкусу). Аллиса же была на редкость возмущена — из клетки пропал ее любимец — ящерка Гайдн.
— Ни тебе перегрызенных прутьев, ни сломанного замка! — шумела она. — Кто-то из своих взял, это точно!
Она подозрительно оглядывала с ног до головы каждого из нас, но никто не взял на себя ответственность за пропажу — дураков не было. Списав все на таинственных космических гремлинов, команда разошлась по местам засыпания.
Еще через полчаса дикий вопль отвлек меня от изучения мини-камеры наблюдения, расположенной над дверью в каюту капитана. Кричали с кухни, и я, поставив камеру на режим записи, бросился на помощь. В коридоре я столкнулся с Голубым, и остаток пути мы проделали в этаком ритме ралли, периодически пихая друг друга в бока и заливаясь смехом каждый раз, когда противник с грохотом впечатывался в очередную переборку.
— Что? — пыхтели мы, вваливаясь на камбуз. — Где? Когда? Скажите нам, кто вор?
— …Нам, кто вор, — запыхавшись, подоспел и капитан.
— Вот воры! — и Можейка торжественно показал пальцем на Аллису и трендуна, которые, сжав друг друга в объятиях, болезненно моргали от заливавшего все пространство кухни яркого света. — Воровали еду!
— Он крал! — взмахнула трендуном дочка. — Спер все финики!
— Неправда! — верещал птиц. — Это все она! Хотела меня зажарить в финиках и смолотить! Вот и нож приготовила!
— Верно, — сказал капитан. — Нож присутствует.
— Это чтобы обороняться! — огрызнулась Аллиса. — От возможного похитителя микроскопа, полупальто, подковы и противня! А также ящурки! Не забудем о ящурке! Вот этот гад все и стащил! Верняк!
— Никакой не верняк! Я же в клетке сидел! В запертой! Как бы я стащил? Глупые люди!
Я почесал в затылке. Логика подсказывала мне, что трендун не виноват. А практика говорила, прямо-таки вопила, что он еще и прав!
— Доча, — сказал я как можно более мягко, — отпустила бы ты его, а? У тебя, кстати, финики из кармана сыплются.
— Боже мой! — Аллиса отпустила птицу. — Финики сыплются! Опять мыть надо будет! Я думала, что уже кинула их в кастрюлю… А, чччерт! Сволочи!!!
Но все уже добродушно смеялись. Громче всех, понятно, трендун. Он валялся на столе, задрав тощие лапы, и гоготал одним клювом (другая башка уже не могла смеяться и только икала, пуская пузыри).
— Ничего, попадешься ты мне еще, птичка, — угрожающе проговорила Аллиса. — И без фиников обойдусь. Тоже мне, завтрак туриста!
— Дядя профессор, — испугался двуглавый. — Вы же не допустите? Не станете потворствовать искоренению последнего из трендунов?
— Последний ты, как же, — прошипела Аллиса. — Искоренишь вас.
— Бессмертен, а? — самодовольно сказала птица.
— Не стану я потворствовать, — пообещал я. — Разве что еда закончится… Но ты не бойся, у нас ее много. Кстати, Можейка, раз уж пиццы нет, чем ты нас попотчуешь? Все равно уже никто не ляжет, — и я исподтишка пнул прикорнувшего на полу механика.
— Да вот, есть консервированные ананасы в шампанском, — пожал плечами кок. — И рулетики со сгущенкой. Будете? Чтобы долго не возиться…
— Не надо возиться! — Аллиса, потирая руки, уже усаживалась за стол и колотила ложкой по клеенке. — Еда! Дайте еды! Жрать хочу!
— Только ананасы, — осадил ее я. — Шампанское детям нельзя.
— Пес с вами! Давайте!
Можейка жестом фокусника открыл саркофаг, в котором хранил консервы — и издал полуписк, полухрюк — полностью забитое консервами отделение было уже почти пусто! Стояло лишь четыре банки с изображением ананасовой морды со съехавшими к носу глазами.
— А где-е-е-е??? — взвизгнул механик, засовывая башку в камеру. — Где залежи нанасиков?
— Опять таинственный вор! — прошипел кок. — Ну, попадись он мне! Вырву ему все!
И вдруг — в этом месте неподготовленные читатели могут издать удивленное «ах!» — в холодильнике появился человечек. Был он рыж, космат, с длинным носом и ужасно хитрыми глазами, и вообще, ужасно похожий на давешнего помоечного сторожа. Басом сказав: «ага, осталось еще!», он ухватил одну из оставшихся банок.
— Куда! Куда! — взревел кок. — А скалкой по мордасам не желаете?
Он взмахнул рукой, и тяжелая деревянная колотушка устремилась в пришельца. Но тот вовремя прижал к груди банку и с хохотом испарился. Скалка угодила в оставшиеся три банки и гулко размела их по полке. И тут же рядом со скалкой появился еще один рыжий и косматый.
— Здрасьте, — сказал он, глядя на остатки консервов. — А говорили — много. Ну ладно, тяпну по банке.
Он ухватил сразу две штуки, помахал ими и растаял в воздухе. В холодильнике таким образом остался один, очень одинокий ананас. В тот же миг по камбузу пронеслись резкие, тоскливые, полные нервного перенапряжения звуки — это Можейка катался по полу.
— Моиии ананааааасыыыыы! — голосил он, суча ногами. — Ыааа! Ыааа! Моиии ананааасииикиии!!!
Время от времени он на мгновение прекращал кататься, набирал воздуху в легкие — и все начиналось сначала.