Покушение на рассвете
Шрифт:
Тогда зачем стаскивать с нее перчатки, зачем отрывать воротник плаща? Где ее черная сумочка? Удивительно, что, если Лера не теряла сознания, ее плен в траншее продолжался не более минуты.
– Маргарита! – закричала Калерия и осеклась. Не потому, что испугалась возвращения вора, а потому, что не могла убедить себя, что и перчатки, и сумка, и воротник не имеют отношения к Маргарите. Оставалась надежда, что та пошла вперед, к станции, оглядываясь, чтобы не пришлось ей, такой чистюле, тащить из болота бегемота.
Успокоив так себя – в нормальный день
На даче, скупо отвечая на охи и ахи бабушки и сына, Лера быстро переоделась и поспешила к шоссе.
Исчезновение Маргариты, конечно же, беспокоило ее, но ему наверняка найдется реалистическое объяснение – чудес на свете не бывает. Хотя на свете бывают разбойники и насильники.
Машина, к счастью, попалась быстро, но как Лера ни ломала голову, вся история, начиная с ночного визита вора до черной штуки в его руке, от женского лица за стеклом на рассвете до исчезновения Маргариты, не имела смысла.
Когда Калерия прибежала в институт – шофер не стал везти ее до места, и пришлось потерять полчаса на метро, – она, конечно же, опоздала. Все уже ушли к директору. Все там, с гостями. А жаль, могли бы и подождать – чей праздник, в конце концов?
Лера побежала по коридору на второй этаж, в крыло, где располагались начальственные кабинеты и конференц-зал.
В коридоре было пусто. День не присутственный, и до зарплаты далеко.
Ужасно обидно, что произошла задержка. И стыдно, ведь это ее проект. Конечно, Саша Добряк и дети смогли все объяснить, но их можно сбить, запугать, чем и будет заниматься тот толстяк из Минпроса и две методистки из старых дев. Да и сам директор может заартачиться.
Когда год назад Лера пришла к нему с идеей создания Коллективного гения, он не возражал. У него на носу были перевыборы, и, конечно, он стремился ухватиться за любое громкое начинание. Если получится – лавры поровну, сказал он тогда. Как будто разговор шел о супе. Но денег дал, часы дал, помещение для занятий дал и допустил детей до приборов и компьютеров, к которым детей обычно не подпускают.
А Лера с помощью системы тестов, разработанных молодыми энтузиастами, просеяла шестьсот школ, несколько детских и юношеских слетов физиков, прошерстила все олимпиады и собрала у себя в лаборатории шестнадцать детей – от двенадцати до семнадцати, с разными, большей частью трудными характерами, с разными психическими отклонениями, но объединенных одной общей чертой – одаренностью. Год они не расставались, год в некоторых семьях шли скандалы, а в других требовали для их детей особых условий, год, как Минпрос штурмовал институт чуть ли не с помощью ОМОНа, так как нельзя же детям не ходить в школу! Год, как смущенные, сагитированные, соблазненные Лерой преподаватели из нескольких университетов занимались с членами Детского садика по вечерам. Год… и сегодня решается судьба следующего года, решается судьба детей, за год ставших из талантов Коллективным гением. «Мы должны сплясать и спеть перед членами президиума Академии, а я валяюсь в траншее. Потому что это кому-то нужно?»
Это кому-то нужно?
Калерия даже остановилась, в ужасе от того, что такая версия могла прийти ей в голову.
И вошла в приемную директора она куда медленнее, чем бежала по коридору.
Это кому-то было нужно?..
Удивлению ее не было границ! Они отказались идти без нее!
Все ее дети – все девять, кто остался от первых шестнадцати, – обернулись к ней.
Они стояли у окна, шептались, чтобы не сердить секретаршу директора. Но при виде Калерии они все разом обернулись.
И разом ахнули.
Так и получилось: коллективное – а-ах!
Секретарша, существо средних лет и невзрачной внешности, испустила писк. Как котенок, которому наступили на лапу.
– Не сердитесь! – воскликнула Калерия от двери. – Я упала в воду, я ехала на попутке, потом расскажу. А что с вами? Вас не пустили? Вы отказались?
Они не отвечали. И, наверное, прошло секунд двадцать, прежде чем изумление улеглось настолько, что Алена Гинцбург сказала низким голосом:
– Это бред собачий, простите, Калерия Петровна.
– Хорошо ты меня встречаешь, – произнесла Калерия, вовсе не рассердившись.
– Да нет! Этого быть не может! – Арсен Исаакян кинулся к двери в кабинет директора и стал тянуть ее на себя. Арсен такой субтильный, слабенький, это было даже смешно, но секретарша не остановила его. А Алена подскочила к двери, и вместе они отворили ее так шумно и широко, словно все сразу очутились внутри кабинета, ставшего продолжением приемной.
А там… Там Лера увидела саму себя и поняла, чему так удивились дети.
Она сама, собственной персоной, стояла перед столом директора и так спешила договорить, что не обернулась на шум у двери.
– И я уверена, да, я совершенно уверена, что мой эксперимент, к сожалению, дал только отрицательные результаты! – говорила она, как вколачивала гвозди. – И нет смысла продолжать его. Надо вернуть детей в школы и дать им возможность нормально получить образование.
– Вот именно! – закричала сидевшая за Т-образным столом методистка. – Мы же неоднократно предупреждали.
– Простите, – сказала еще раз Калерия, глядя на своего двойника, в плаще, украденном с дачи, и даже с черной сумочкой, отнятой у Маргариты.
– Какого черта! – сказала Калерия. – Вы что, не видите?
Но никто ничего не видел.
Директор сначала, по близорукости, закричал, чтобы лишние очистили кабинет.
Методисты присоединились к нему. Академики смотрели баранами, лишь дети сразу приняли сторону настоящей Калерии.
И когда Калерия с черной сумочкой, сообразив, что ее затея провалилась, пошла, набычившись, на настоящую Калерию, ребята ринулись вперед и встали перед ней стенкой.