Покушение на Россию
Шрифт:
Принцип общеобразовательной школы означал, что вся школа, включая вечерние школы и ПТУ, строилась на базе университетской, а не «мозаичной» культуры и всем давала общий свод знаний. Советская школа вся была школой для элиты — все дети в этом смысле были кандидатами в элиту. Конечно, другие стартовые условия еще довольно сильно различались, сельская школа по ресурсам была беднее столичной, но тип образования, тип культуры и иерархия ценностей у всех была университетской. Потому маленький Валентин Распутин из сибирской деревни учил «уроки французского» и стал писателем, а выпускник ремесленного училища из Гжатска Юрий Гагарин мог стать летчиком, а потом космонавтом. Школа дала им то же самое ядро культуры, что и ученикам лучших столичных школ.
Конечно, от принципа до его воплощения далеко.
Что дали России эти два принципа нашей школы — единой и общеобразовательной? Не только позволили ей совершить невиданный в истории скачок, стать мощной независимой державой, собрать из городков и сел неиссякаемые ресурсы Королевых и Гагариных. Школа помогла соединить тело народа, сформировать тип личности небывалой силы — личности именно соборной, как бы реализующей общую силу. Проверкой была война. Какое главное различие советского и немецкого солдата отметили военные историки с обеих сторон? То, что если в скоротечном бою у немцев удавалось быстро выбить офицеров, это надолго парализовало все подразделение. А у нас, если падал офицер, ближайший сержант, а то и рядовой, тут же кричал: «Я командир! Слушай мою команду!». Наша школа в каждом воспитывала убеждение, что он за все в ответе.
То знание, которое предлагала наша школа всем — это огромная, очень дорогая роскошь. Не в том дело, что надо было иметь в каждой школе и физика, и математика, и историка. Главное, что юноша становился личностью, не мог «упираться глазом в свое корыто», был неудовлетворенным. А такие менее управляемы. В 70-е годы некоторые наши социологи предупреждали: надо снизить уровень образования. Хозяйство не позволяло еще обеспечить молодежь рабочими местами согласно их подготовке и, значит, их запросам. Давайте, советовали, сократим эти претензии, «сократив» саму личность. Наши престарелые вожди это отвергли — ради самой молодежи, но толкнув ее в ряды могильщиков советского строя. Образование, — сказали они — служит для жизни в целом, а не только для работы.
Сегодня реформаторы быстро и жестоко снижают уровень образования, «принижают» молодежь. В конце февраля в фонде Горбачева прошел круглый стол с разработчиками школьной реформы. Их главное заклинание — школа должна отвечать требованиям постиндустриального общества. Что это значит? Один «реформатор» объяснил, что в таком обществе производства почти не будет, а в сфере обслуживания не нужно знать про «амфотерные гидроксиды» и т.п. Его спрашивают, как же при таком образовании восстановить промышленность, обновить технологию? А зачем, — ответил этот господин, — все равно русские не будут конкурентоспособны, нечего и стараться. Зачем знать всякие синусы и косинусы, если удел подростка — протирать стекла у светофоров?
А смотрите, как СМИ целенаправленно разрушают образ учителя. В русской культуре фигура Учителя имела, если хотите, священную компоненту. Это наставник и подвижник. В массовой, приниженной школе настойчиво подчеркивается, что учитель — служащий предприятия, продающего услуги. На телевидении возник даже особый жанр рекламы — учитель представлен в безобразном, отталкивающем виде. Против него — вольные раскованные тинейджеры, стоящие на головах и кричащие: «У нас фиеста».
Полезно было бы всем прочитать программу «Яблока» в области образования. Вот их главная цель: «Сделать Россию открытой страной, все более эффективно и полно интегрирующейся в мировое сообщество. Для этого каждый выпускник школы, ПТУ, техникума и вуза должен обладать высокой конкурентоспособностью на отечественном и мировых рынках труда». Здесь — идея полной раскрытости России, втягивания ее в периферию глобального «рынка». Кого же должна готовить школа в такой России? Поденщика, конкурирующего на мировом рынке труда. Чтобы русский юноша мог оттеснить турка в драке за место уборщика в Гамбурге или марокканца на уборке апельсинов в Испании.
Тут уж каждый должен сделать свой выбор. По мне, так программа Явлинского — гибель России. Юноши и девушки России должны не на мировой рынок тянуться, а воспитывать характер и получать знания, чтобы своим трудом поднять Россию. Они должны выходить из школы как ответственные личности, различающие Добро и зло, а не как рабочее быдло для «мирового рынка».
Ноябрь 2001 г.
Русская идея: рубежи обороны
В новое тысячелетие наш народ вошел в состоянии смуты. Длится она уже целый век. Лишь на короткое время прямой угрозы с Запада, а потом большой войны в середине века народ соединился в одну семью. Но для этого пришлось каленым железом выжечь инакомыслие — инстинкт заставил на это пойти. Нам льстят, когда называют то время «казарменным социализмом». Это был «социализм окопный»! Но когда в тебя стреляют из всех калибров, окоп — самое лучшее место. Вокруг чего же мы тогда соединились в нашей земной жизни? В том, вокруг чего соединились, видимо, и была главная идея народа — она и есть русская идея.
Надо говорить именно о земной жизни, только в ней народ — главное лицо. Мне кажется, что когда русскую идею смыкают с Православием, то неправомерно смешивают небо с землей. Ведь перед нашим Богом все люди — братья. Души уже не принадлежат народу, они не носят ни сарафана, ни черкески, ни даже бренного тела. Конечно, совесть каждого народа задана его религией, но не сливается с нею. Мы получаем «сигналы свыше», но за свои идеи, слова и дела отвечаем сами.
Почему же только перед лицом угрозы уничтожения появилась в нас острая потребность соединения? Такая острая, что приняли и жертву коллективизации, и перегрузки невиданной индустриализации, и даже кровь ГУЛАГа. Думаю, здесь — одно из наших важных свойств, часть нашей идеи. Это — потребность мыслить, быть духовным странником и землепроходцем. Мы постоянно отрицаем свое состояние, принимаем, хотя бы в мыслях, состояние «другого». Для такого перемещения мы всегда имели пространство. «Россия — избяной обоз». Крестьяне убегали от власти в казаки, а казаки становились государственниками и шли осваивать Сибирь и Америку. И никто не становился «человеком массы».
Мы отказываемся от этого лишь в самый крайний момент и лишь на краткий исторический миг. Даже когда пришлось русским собраться в тоталитарное общество, это был тоталитаризм военного отряда, а не лагерного барака. Прошла смертельная опасность — и мы снова странники. Понятно, как дорого обходится всем нам эта роскошь — ничто так не губит наше благополучие, как всеобщее инакомыслие, эта наша свобода. Посмотришь, как удобно живет средний европеец и как он по-куриному мыслит, — и порой возникает соблазн: хоть бы какой-нибудь черт вышиб из наших голов это постоянное «отрицание отрицания». Поменял бы радость и мучение непрерывной мысли и сомнений на сытый комфорт.
Сохраним ли мы эту главную русскую волю? Гарантии нет. Уж очень большие силы нас подтачивают и соблазняют — и нужда, и телевидение, и учебники Сороса. Гарантии нет, но надежда есть. Пока что человек держится — Пушкин помогает и нужда ведь не только отупляет, но и просвещает. Да и Церковь православная подставила плечо, хотя, вроде, не ее это дело — поощрять свободомыслие. Но такова уж она, вырастила на нашей земле культуру, которая сделала русского человека соборной личностью, а не индивидом, не механическим атомом человечества. Самой Церкви, видно, трудно приходится с таким человеком, но, спасибо ей, не снижает духовного требования, не укорачивает человека.
Вот, для меня, первая ипостась русской идеи: человек — личность. Поднявшись до соборности, осознав ответственность, ограничив свободу любовью, он создает народ. А значит, он не станет человеческой пылью и в то же время не слепится в фашистскую массу индивидов, одетых в одинаковые рубашки («одна рубашка — одно тело»).
Мы не замечаем даже самые великие ценности, когда они привычно нас окружают. Не замечаем же мы, какое это счастье — дышать воздухом. Так же жили мы среди наших людей и не замечали этого их чудесного свойства — каждый из них был личность. Он все время о чем-то думал и что-то переживал. Посмотрите на лица людей в метро. Не боясь окружающих, люди доверчиво уходят в себя, и на лице их отражаются внутренние переживания. Один горестно нахмурился, другой чему-то улыбнулся. В метро Нью Йорка все лица похожи на полицейских — все одинаковы, все вежливы и все настороже. Они как будто охраняют хозяина.