Покушение на Россию
Шрифт:
Кто-то скажет: выпускали бы мы товары не хуже западных — и не было бы проблем. Как говорится, лучше быть богатым, но здоровым, чем бедным, но больным. Глупые речи. Нас обманули, заставив поверить, будто стоит сломать плановую систему и советский строй, и наши вятские рабочие сразу начнут делать стиральные машины лучше итальянских. Сейчас, наверное, всем уже видно, что это было вранье, что первыми уничтожили как раз самые лучшие заводы и науку. Но и десять лет назад надо было бы нам понять, что не могли мы выпускать такой же ширпотреб, как на Западе, мы могли к этому только шаг за шагом идти — что мы и делали. Мне приходилось видеть западные КБ и лаборатории дизайна для ширпотреба. Впечатление такое же, как от сравнения кухни в отеле «Хилтон» с кухней нашей колхозной столовой. Ну что же делать, не работали на нас ни бразильцы, ни малайцы.
Чтобы «ходить в домотканом», накапливая силы, нужно быть независимой страной — иначе соблазнят и разорят. Так англичане вторглись в Индию со своим ситцем и разорили индийских ткачей. Миллионы ткачей умерли с голоду — а потом и другие индусы стали голодать. Сегодня Чубайсы и Грефы впустили в Россию «англичан», и наши рабочие и инженеры — как индийские ткачи. Чтобы они не шумели, им не дают умереть с голоду, им дают угасать.
Как известно, «потребности производятся точно так же, как и продукты». Запад экспортирует потребности в другие страны — и это стало главным средством господства. Крестьянство в России было закрыто от этой агрессии умом и культурой. Там, где эти защиты ослабевали, происходило, как говорят, «ускользание национальной почвы» из-под производства потребностей, и они начинали полностью формироваться в эпицентрах мирового капитализма.
Это и произошло в России. Нам внедрили потребности западного среднего класса. При этом жажда красивых товаров была усвоена не на подъеме хозяйства, а при резком сокращении средств для ее удовлетворения. Навязанные нам потребности нельзя оплатить честным трудом — взметнулась преступность и коррупция, рушится сотрудничество людей. Монолит народа рассыпался на кучу песка, пыль мельчайших человеческих образований — семей, кланов, шаек. Перед нами встала угроза «зачахнуть».
До начала XX века 90% русских жили с уравнительным крестьянским мироощущением, укрепленным Православием. Благодаря этому нам было чуждо мальтузианство (отказ в праве на жизнь бедным), так что всякому рождавшемуся был гарантирован труд и кусок хлеба — даже при низком уровне производительных сил. Под воздействием западного капитализма это жизнеустройство стало разваливаться, но кризис был разрешен через революцию. Она сделала уклад жизни более уравнительным, но и более производительным. Жизнь улучшалась, но баланс между средствами и потребностями поддерживался благодаря культурной защите. Оттого, как и раньше, не было мальтузианства и конкуренции, так что население росло и осваивало территорию.
В 60-е годы горожане обрели тип жизни «среднего класса». В сознании пошел сдвиг от коммунизма к социал-демократии, а потом и либерализму. Возник соблазн конкуренции. Право на жизнь (например, в виде права на труд и на жилье) ставилось под сомнение — сначала на кухне, а потом все более громко. В конце 80-х годов это отрицание стало официальной идеологией. И сегодня, под ударами реформы, русские стали вымирать — они не хотят ходить в домотканом и тратить деньги на детей. Еще немного — и население России уже не сможет не только осваивать, но и держать территорию. Оно стянется к «центрам комфорта», и облик страны будет быстро меняться.
Выходит, русские могли быть большим народом с поддержанием высокого уровня культуры и темпа развития только в двух вариантах: при соединении Православия с крестьянским коммунизмом и феодально-общинным строем — или при соединении официального коммунизма с большевизмом и советским строем. При капитализме, хоть либеральном, хоть криминальном, они стянутся в небольшой народ Восточной Европы с утратой державы и высокой культуры.
Октябрь 2001 г.
Сытый голодного не разумеет?
Думаю, мало уже осталось у нас людей, которые не понимают, что мы попали в необычное и сложное положение. Те ресурсы, что остались у нас от советского времени, иссякают, но ничего не делается для их обновления. Нефть и газ гонят за рубеж, внутри России их не хватает уже и на отопление — как тут производство восстановить в достаточном для такой страны объеме.
Нам подфартило — целый год держались небывало высокие цены на нефть, можно было эти сверхприбыли пустить хотя бы на обустройство новых месторождений нефти и газа. Старые скоро истощатся — что тогда толку хвастаться нашими несметными подземными богатствами, их же надо еще разведать и пробурить к ним скважины. Нет, нефтяные доллары опять уплыли за границу, «Лукойл» купил себе полторы тысячи бензозаправочных станций в США — там его капиталовложения. Чего же иностранных инвестиций ждать, если свои не идут.
А в ближайшие годы лишних денег уже не будет — на нефть цены упали, подходит срок отдавать большие долги. Тут и у нищих тряпье отнимут, а то и по фунту мяса из груди у каждого гражданина вырежут, утешить заимодавцев.
Но это — лишь фон. И раньше бывали мы в очень тяжелом положении, но выходили из него — умели собраться, договориться, соединить усилия. А ведь тогда и кадров образованных было меньше, и техники, и нефти, и разруха была похуже нынешней — полстраны вообще в руинах. Почему же умели все преодолеть и восстановить сносную жизнь — чтобы могли молодые люди, не боясь, завести детей, накормить их, одеть-обуть, отправить в школу? Почему такая разница с нынешним временем?
Я прихожу к объяснению очень тяжелому. Из него вытекает, что болезнь наша глубже и опаснее, чем кажется по внешним признакам. Вот какая картина встает перед нами, если окинуть взором последние десять лет.
Ясно, что общество расколото, и на уровне политики мы договориться не можем по самым главным вопросам, но это еще полбеды. И сто лет назад, перед 1917 годом, договориться не могли — несовместимыми были интересы буржуазии и рабочих, помещиков и крестьян. Договориться не могли, но понимали друг друга — могли разговаривать, имели общий язык. И самое главное, все понимали самих себя, свои собственные интересы. В таком состоянии части народа могли если и не договориться, то в крайнем случае выработать программу борьбы — чтобы подавить несогласных и заставить их подчиниться ради сохранения жизни народа как целого.
Это и произошло в 1917 г. Имелось несколько программ, народ их попробовал на зуб, и в конце концов подавляющее большинство поддержало программу большевиков. Раз договориться не удалось, эту программу утвердили силой — но уж потом она выполнялась всеми. Это и позволило стране выжить, даже в тяжелейшей войне, отстроиться и начать вполне прилично жить.
Но сегодня дело хуже. Мы не то что договориться не можем — мы не можем разговаривать даже с самими собой. Люди не могут выразить свои собственные интересы и ясно сказать, что для них лучше, а что хуже. Значит, они не могут сделать выбор, принять хоть какое-то решение. Люди не могут даже понять, в чем для них на нынешнем распутье суть выбора. Но такое состояние несовместимо с жизнью, ибо жизнь — это прохождение через ситуации выбора. На каждом распутье надо принимать ответственное решение — и потом расплачиваться за ошибки. Если ты от принятия решений отказываешься, за тебя решит какой-нибудь Березовский или Немцов. И тебя поведут резать или стричь.
Я пишу эти слова 8 ноября. Вчера был праздник, 84-я годовщина Октября, и прошла она поучительно. Как обычно, в Москве собралась демонстрация по обычному маршруту. Но на этот раз молодежное правое движение «Идущие вместе» захотело устроить глумливую контрдемонстрацию. Они предполагали «идти вместе» сразу за праздничной колонной, в белых фартуках с метлами — очищать Москву от «исторического мусора», остатков советского строя. Замысел поразительно пошлый, даже удивительно, как в наше тяжелое время могли родиться такие тупые и низкие замыслы. Но это мелочи, а главное в том, что эти юноши и девушки «из хороших семей» явно не понимали символического смысла своего спектакля с метлами. Этого смысла, скорее всего, не понимали и их родители.