Покушение на шедевр
Шрифт:
— Возможно, — угрюмо ответил он.
— Пожалуйста, не поймите меня превратно, мистер Джонстон, — промурлыкал Пью. — Здесь никто не считает зазорным умение человека немного подработать на стороне. Боже упаси! Но не могли бы вы сообщить суду, каков главный источник ваших, так сказать, дополнительных доходов?
— Я написал несколько книг, — с вызовом ответил Джонстон. — Еще помогаю устраивать выставки… ну и так далее.
— Ну-ну, мистер Джонстон, джентльмены на скамье присяжных обладают достаточным житейским опытом и вряд ли поверят, что этих средств хватило бы на переезд из скромного обиталища на севере Лондона в шикарный
Сэр Руфус выглядел крайне раздраженным. Видимо, ему очень хотелось напомнить публике, что они рассматривают дело об убийстве, а не слушают лекцию в Национальной галерее.
— Представьте себе, что вы богатый американец, — сказал Пью, не сводя глаз с присяжных. — Вы сделали миллионы на стали, угле или железных дорогах. У вас великолепные дома в Ньюпорте, в штате Род-Айленд, и на Пятой авеню в Нью-Йорке.
— Прошу вас, мистер Пью, ближе к делу, — сердито проговорил судья Браун. — Сначала вы косвенно критикуете человека за то, что у него большой дом. Теперь вы рассказываете нам истории об американских миллионерах. Может быть, вам пора сформулировать свою основную мысль?
Это уже два, подумал Пауэрскорт. Пускай сэр Руфус молчит, но реплику судьи определенно можно засчитать как очередное возражение в адрес Пью. Но адвокат был невозмутим.
— Сейчас я ее сформулирую, милорд. — Он вежливо улыбнулся судье и продолжал: — Многие из этих богатых американцев приезжают в Европу покупать картины. Они стремятся собрать коллекции из работ старых мастеров. И ходят по художественным галереям — здесь, в Париже и в Риме. Но как им узнать, подлинная перед ними картина или нет? Как убедиться, что это не фальшивка? А вот как. Они или сами продавцы картин отправляются к специалисту — такому, как мистер Джонстон, — и просят его провести экспертизу. Если он говорит, что картина действительно написана Тицианом, покупатели отбрасывают свои сомнения. Они платят за этого Тициана крупную сумму. А картина, не прошедшая экспертизы, практически ничего не стоит. Верно ли я изложил суть дела, мистер Джонстон?
И Пью одарил свидетеля очередной улыбкой.
— Пожалуй, более или менее верно.
— Скажите мне, мистер Джонстон, — Пауэрскорт почувствовал, что Пью готовится выстрелить из своего самого тяжелого орудия, — не обращались ли к вам недавно с просьбой провести экспертизу картины Рафаэля?
Пьянки Джонни Фицджеральда с носильщиками и мелкими служащими из галерей Олд-Бонд-стрит начинали приносить свои плоды. Джонстон побледнел. Он ответил не сразу.
— Да, обращались.
— И вы сказали, что картина подлинная, мистер Джонстон? — Теперь пристальный взгляд Пью был прикован к свидетелю.
— Сказал, — отозвался Джонстон с таким видом, словно ему очень хотелось очутиться где-нибудь в другом месте.
— Будьте добры, сообщите суду, за какую сумму был продан этот Рафаэль.
— По-моему, за восемьдесят пять тысяч фунтов, — сказал Джонстон. По рядам пронесся ропот удивления. Репортеры в задней части зала лихорадочно строчили в блокнотах.
— И каково было ваше вознаграждение за то, что вы определили авторство картины?
— Я не уверен, что помню точную цифру… — начал Джонстон.
— Я напомню вам, — сказал Пью. — Ваше вознаграждение составило двенадцать с половиной процентов от восьмидесяти пяти тысяч фунтов. Иными словами, десять тысяч шестьсот двадцать пять фунтов звонкой монетой — и все это только за то, что вы посмотрели на картину и сказали, что она подлинная.
Десять тысяч шестьсот двадцать пять фунтов были суммой, которую едва ли заработали бы за целую жизнь все члены жюри присяжных, вместе взятые. Они в изумлении уставились на человека, который ворочал такими деньгами.
— Я хотел бы подчеркнуть, мистер Джонстон, — Пью чувствовал, что судья снова понемногу теряет хладнокровие, — что, если бы Кристофер Монтегю остался в живых, вы утратили бы положение ведущего специалиста по определению авторства картин. Он заменил бы вас. И ваши дополнительные гонорары, эти сказочные вознаграждения за экспертизу немногочисленных шедевров, перестали бы к вам поступать. Вы потеряли бы свой главный источник доходов, не так ли?
Пью взял со стола листок бумаги.
— Вот это, милорд, заключение председателя Королевской академии. Сэр Фредерик Ламберт очень болен. В настоящее время он находится у себя дома, и при нем неотлучно дежурит сиделка. Этот документ попал ко мне совсем недавно. Я хотел бы узнать, мистер Джонстон, согласны ли вы с тем, что в нем говорится.
«Кристофер Монтегю был недалек от того, чтобы стать ведущим специалистом по итальянским картинам во всей Британии, а может быть, и в Европе. — Пью читал заключение очень медленно, словно в знак уважения к его умирающему автору. — Его первая книга создала ему репутацию прекрасного ученого. Вторая вместе со статьей о Венецианской выставке — и та и другая готовились к публикации — укрепили бы его позиции. Торговцы произведениями искусства ринулись бы к нему с просьбами об экспертизе. Прочие специалисты в этой области, — Пью сделал паузу и посмотрел прямо на Родерика Джонстона, тяжело опирающегося о бортик маленькой кафедры, за которой он стоял, — были бы оттеснены во второй ряд. Их доходы от подобных предприятий иссякли бы почти мгновенно».
Два дня тому назад с одобрения сэра Фредерика Ламберта это заключение составил Пауэрскорт. Чарлз Огастес Пью не видел необходимости упоминать об этом.
— Таким образом, мистер Джонстон, — сказал Пью, прервавшись только ради того, чтобы передать документ секретарю суда, — если бы Кристофер Монтегю не погиб, вашей карьере настал бы конец. Не было бы больше никаких скромных вознаграждений вроде этих десяти тысяч шестисот двадцати пяти фунтов, доставшихся вам за осмотр одной-единственной картины, верно?
— Я не могу согласиться с подобными утверждениями… — начал было Джонстон. Но Пью вмешался:
— Я хотел бы напомнить вам, мистер Джонстон, что это мнение председателя Королевской академии, а не какого-нибудь жалкого репортеришки, строгающего статейки для журналов по искусству.
Джонстон промолчал.
— Я возвращаюсь к сказанному, мистер Джонстон. Если бы Кристофер Монтегю остался в живых, вы сделались бы бедняком. В случае же его гибели перед вами открывалась перспектива наращивать свои капиталы из года в год. Разве это не так?