"Полари". Компиляция. Книги 1-12+ путеводитель
Шрифт:
Эрвин слукавил. Любопытство лишь отчасти было причиной. Главным образом он изучал трупы именно для того, чтобы избавиться от страха перед смертью. С этой же целью наблюдал и публичные казни на Площади Праотцов в Фаунтерре – повешение грабителей, колесование женоубийц. Он рассуждал так: если знаешь врага очень хорошо, понимаешь его мысли, угадываешь планы, помнишь, какими войсками он располагает, – ты будешь страшиться его меньше, чем врага неведомого.
– Любопытно? Как это странно, милорд, – любопытствовать о смерти. По мне, век бы ее не видеть!
– Смерть – обыденная штука, Луис, особенно – на Севере. Если вы не интересуетесь смертью, то на Севере будете мучиться от
– Милорд, простите за такой вопрос… Вы чего-нибудь боитесь? Наверное, ничего на свете, правда?
Чего я боюсь? Эрвин усмехнулся. Да, практически, всего! Старости, червей, нищеты, скрипа карандаша, простуды. Боюсь показаться глупым или смешным, сойти с ума, сделаться калекой, остаться бесславным и безвестным… Смерти, правда, не боюсь, но это – редкое исключение.
– Благородный человек страшится лишь одного – утратить достоинство, – ответил Эрвин словами отца. – А вы?
– Простите, милорд?
– Чего боитесь вы, раз уж о том зашло?
Разведчики замешкались, обнаружив следы очага. Осмотрели поляну – ничего примечательного на ней не нашлось, кроме кострища по центру. Около золы валялись заячьи кости и высохшие яблочные огрызки. Видимо, спутники мертвеца останавливались здесь на обед. Случилось это до гибели несчастного или после – понять было невозможно.
Заново найдя следы, отряд двинулся дальше, теперь забирая на восток.
– Так что же, Луис, поведаете о своем самом большом страхе? – продолжил беседу Эрвин.
Он ожидал, что механик назовет смерть любимой. Но тот подумал, потер подбородок и сказал:
– Понимаете, милорд… я-то не смельчак и не герой, я много чего боюсь… Но если так подумать, то страшнее всего – несвобода.
– Имеете в виду темницу?
– Нет, милорд. Страшно, когда кто-то тобою распоряжается, может сделать, что захочет. Ты – как будто вещь в чужих руках. Вам-то неведомо такое чувство, милорд…
Неведомо? Ах, что вы! Не далее, как при последней встрече с отцом, я наслаждался этим чувством!
– Да, меня боги миловали… Это вам рельсовая стройка у Фарвея так запомнилась?
– Не только она, милорд. Всякое случалось… Не знаю, будет ли вам интересно…
Луис помедлил, и, не дождавшись ответа, принялся рассказывать.
– Я был четвертым ребенком мастера-строителя. Мне удалось обучиться читать и писать в девять лет.
– Вот как!.. – вежливо удивился Эрвин, хотя и не был впечатлен.
Да, в девять, – не без гордости подтвердил Луис. Двое старших его братьев служили отцу подмастерьями, сам он был еще слишком мал. Впрочем, Луис не очень-то хотел учиться месить раствор и обтесывать камни – родичи говорили, что из мальчика такого ума получится хороший священник. (На словах о «таком уме» механик скромно понизил голос.) Но вышло иначе. Во время дождей рухнула кровля церкви, над которой работал его отец, и семья оказалась в большом убытке. Отец задолжал ростовщику кругленькую сумму – что-то около пяти золотых эфесов. Когда подошел срок уплаты, отец Луиса пригласил ростовщика на ужин. Скряга начал слепнуть на старости, ему становилось сложно управляться с подсчетами, и мастер-строитель знал об этом. За вином ростовщик завел речь о долге, тогда отец позвал Луиса к столу. «Ну-ка, сынок, сколько выйдет семью двенадцать?» Тот ответил: «Восемьдесят четыре». Отец сказал: «Вот мел, запиши-ка подсчет на столешнице». Луис записал. Тогда строитель сказал ростовщику: «Чтобы вести дела, вам скоро понадобится писарь, и придется ему платить – никто из грамотных работать за жратву не станет. Возьмите мальца к себе и спишите мой долг – обоим будет выгода». Далее принялись торговаться. Писарям платят не меньше двух елен в месяц, но Луис
– Хм… – сказал Эрвин, поскольку механик сделал паузу, ожидая реакции слушателя.
Луис надеялся, что его обязанности сведутся к счету и письму, но сильно ошибся. Вскоре он скреб полы в доме старика, прислуживал за столом, стирал одежду, выгребал отхожую яму. Он попробовал было возмутиться и получил дюжину розог. А затем еще по дюжине каждую субботу – в целях воспитания. Ростовщик боялся, что, когда он совсем ослепнет, Луис сможет обсчитывать его, и воспитывал в мальце верность. «Кого боишься – того не обманешь». Он велел перемножать и делить двухзначные числа, считал до пяти, и, если Луис не укладывался в это время, бил по лицу. «Чего это ты мешкаешь? Думаешь схитрить?» Чтобы избежать кражи, старик не выпускал мальца со двора весь первый год. В дни, когда ростовщик покидал дом, Луис оказывался заперт в подвале.
– Да уж, – сказал Эрвин.
Отряд подошел к ручью. Воспользовавшись случаем, напоили животных, набрали воды в бурдюки и двинулись дальше. Лиственная роща сменилась сосновой, стало светлее, воздух приятно посвежел. Луис продолжал рассказ.
Так или иначе, он отслужил у ростовщика положенные три года и попросился домой. Понятно, старик не отпустил юношу. Кому захочется платить две елены, когда есть дармовой работник. Какое-то время Луис упрашивал его, умолял, ползал на коленях, ревел… Потом стал ждать удачного момента. Поймал ночь, когда скряга хорошо выпил с вечера и спал крепко. Луис связал ему руки и ноги, привязал к кровати, заткнул рот тряпкой. Потом выгреб все деньги, какие нашел – больше двадцати эфесов, – отнял у старика ключи и сбежал. Его должны были обнаружить не раньше, чем спустя пару дней, так что Луис имел фору. К отцу идти было нельзя – там его стали бы искать первым делом. Он подался на запад, в герцогство Надежда. Думал: с двадцатью золотыми заживу, как Бог! Может быть, и сам сделаюсь ростовщиком. Или обучусь в семинарии и стану священником – денег хватит…
На дороге между Фарвеем и Сердцем Света его ограбили и избили. Полуживой, голодный и почти голый, он приплелся в город Фарвей. У него все еще оставалась надежда найти работу – как никак, Луис по-прежнему умел писать и считать. Работа действительно нашлась: люди герцога Фарвея строили рельсовую дорогу в Литленд, нужно было много рук, чтобы закончить до зимы. Правда, грамотность тут не была в цене: с утра до ночи вгонять в землю дубовые свайки – вот что требовалось. За это Луис получал миску каши утром, миску похлебки вечером и кружку эля по субботам. Еще, конечно, несколько плетей всякий раз, когда мастеру казалось, что Луис трудился недостаточно усердно. А ему часто так казалось: юноша был хилым и бледным, быстро уставал, и, как ни странно, ежедневные побои не очень-то прибавляли ему сил.
Луис раздобыл из мешка яблоко, укусил пару раз, помедлил, вспоминая.
Они не окончили участок до холодов, и герцог не счел нужным расплатиться. Фарвей сам посетил стройку, осмотрел рельсы, обрывающиеся среди поля. Затем три сотни рабочих согнали пред ясны очи вельможи. Герцог пожевал губами и проплямкал что-то управителю, тот повторил во всеуслышание:
– Кому нужны пол-дороги? Кто захочет купить пол-билета? А нет работы – не будет и оплаты!
Фарвея сопровождал отряд гвардейцев, и никому не было охоты лезть на рожон. Однако стоял ноябрь, и рабочие оказались в отчаянном положении. Они принялись осторожно возмущаться: как же пережить зиму без денег?