Полдень в пути

Тихонов Николай Семенович

«Крутили мельниц диких жернова…»

Крутили мельниц диких жернова, Мостили гать, гоняли гурт овечий. Кусала ноги ржавая трава, Ломала вьюга мертвой хваткой плечи. Мы кольца растеряли, не даря, И песни раскидали по безлюдью, Над молодостью — медная заря. Над старостью… — но старости не будет.

«Ах, в воздухе такая нега…»

Ах, в воздухе такая нега, Рябина щек красней, Белей белеющего снега Попался заяц мне. И муть медвежья междулесья Опять зовет, кричит, И этим криком поднят весь я На

снеговой, широкий щит!

«Ты мне обещана, но кем — не знаю…»

Ты мне обещана, но кем — не знаю, Но кем-то добрым и большим, Когда я что-нибудь обещаю, Обещаю именем твоим. О если б был я хранитель стада, Моряк, купец или земледел, Я б отдал все за трепет сада, Где теплый лист на тихой воде, Где ты читаешь, поешь иль плачешь, О нет, не плачешь — то плачу я, Где все знакомо и все иначе, И даже слезы как блеск ручья. Сейчас я скитающийся невольник, Я вижу вокруг лишь сады чужих, Но мне не завидно, мне не больно, Иду уверенно мимо них. И я забываю свои скитанья, Чтоб память только тебе отдать, Я помню только: ты — обещанье, А тот, кто помнит, — умеет ждать!

ЭКСПРЕСС В БУДУЩЕЕ

В час, когда месяц повешенный Бледнее, чем в полдень свеча, Экспресс проносится бешеный, Громыхая, свистя, грохоча… И когда над мостами в пролеты Проведет он живую черту, Прыгни сразу — и огненный кто-то Вдруг подхватит тебя на лету. И никто на путях незаказанных Не прервет его окриком: стой! Будет все тебе в мире рассказано, Если дух свой сольешь с быстротой. Через степь неживую, колючую Просвистит по ребру пирамид, Перережет всю Африку жгучую, В Гималаях змеей прозвенит. Обжигая глазами сигнальными, Прижимая всю землю к груди. Он разбудит столицы печальные, Продышав им огни впереди. И когда из-за сумрака мглистого Очертанья стуманятся в ряд, Заревет он раскатно, неистово, Пролетев Вифлеем — Петроград. Его след на полях чернозема И в плантациях чая пролег, В лабиринтах Европы, как дома, На дорогах волшебный свисток. Шоколадные люди Цейлона, Позабытый огнем эскимос… Провожают сверканье вагонов, Вихревые расплески колес. Чудо рвется из глотки со свистом, Всем понятны сигналы его, И мудрее его машинистов Не найти на земле никого.

«Не было ни дней, ни вечеров…»

Не было ни дней, ни вечеров И родней, и радостней, и чище, И вкуснее не вкушал я пищи, Веселей не слышал слов, Чем сейчас на летнем перепутье… Вот, как я, такими ж, люди, будьте! Отчего ж так ясно хорошо? Будто жизнь тяжелую, большую, Что как буря стлалася, бушуя, Прожил я и уложил в мешок. И легко на плечи ношу взбросил, И пошел — и вот к тебе приду, Кто же у возлюбленной не просит Встречи в комнате или в саду. Но ты, и ты меня не встретишь, Вся в чужие перешла глаза, Даже и случайно не заметишь, Даже не оглянешься назад. И теперь мне только небо снится, В голубой расту, расту пыли, Так легко колеблет крылья птица, Перед тем как улететь с земли.

«Мне было ничего не жалко…»

Мне было ничего не жалко, Я все узнал, через все прошел, Но в полночь дерзкая гадалка Мне карты бросила на стол. Зеленый луч глаза мне залил, Я понял: это будет здесь — Упали карты и сказали: Дорога, женщина и песнь. Я днями шел, а ночью снилась Страна, которой в жизни нет, Ты в ней моей дорогой билась, Как песнь, звучала мне во сне. Не помню — на Неве, на Ниле, Молниеносностью огня Два долгих солнца ослепили Дорогу, песню и меня.

«Девятый вал угадывать нетрудно…»

Девятый вал угадывать нетрудно, Когда валы проходят чередой, Но не в стенах испытанного судна Меня застиг неснившийся прибой. Подобную кочующей медузе, Он вынес душу к камням золотым, Чтобы прозрачный, драгоценный узел, Не замечая, растоптала ты.

«Праздничный, веселый, бесноватый…»

…Когда возникнул мир цветущий Из равновесья диких сил… Баратынский

Праздничный, веселый, бесноватый, С марсианской жаждою творить. Вижу я, что небо небогато, Но про землю стоит говорить. Даже породниться с нею стоит, Снова глину замешать огнем. Каждое желание простое Осветить неповторимым днем. Так живу, а если жить устану, И запросится душа в траву, И глаза, не видя, в небо взглянут,— Адвокатов рыжих позову. Пусть найдут в законах трибуналов Те параграфы и те года, Что в земной дороге растоптала Дней моих разгульная орда.

«Огонь, веревка, пуля и топор…»

Огонь, веревка, пуля и топор, Как слуги, кланялись и шли за нами, И в каждой капле спал потоп, Сквозь малый камень прорастали горы, И в прутике, раздавленном ногою, Шумели чернорукие леса. Неправда с нами ела и пила, Колокола гудели по привычке, Монеты вес утратили и звон, И дети не пугались мертвецов… Тогда впервые выучились мы Словам прекрасным, горьким и жестоким.

«Мы разучились нищим подавать…»

Мы разучились нищим подавать, Дышать над морем высотой соленой, Встречать зарю и в лавках покупать За медный мусор золото лимонов. Случайно к нам заходят корабли, И рельсы груз проносят по привычке; Пересчитай людей моей земли — И сколько мертвых встанет в перекличке. Но всем торжественно пренебрежем. Нож сломанный в работе не годится, Но этим черным сломанным ножом Разрезаны бессмертные страницы.

«Посмотри на ненужные доски…»

Посмотри на ненужные доски — Это кони разбили станки. Слышишь свист, удаленный и плоский? Это в море ушли миноноски Из заваленной льдами реки. Что же, я не моряк, и не конник, Спать без просыпа? книгу читать? Сыпать зерна на подоконник? А! Я вовсе не птичий поклонник, Да и книга нужна мне не та… Жизнь учила веслом и винтовкой, Крепким ветром, по плечам моим Узловатой хлестала веревкой, Чтобы стал я спокойным и ловким, Как железные гвозди — простым. Вот и верю я палубе шаткой, И гусарским упругим коням, И случайной походной палатке, И любви, расточительно краткой, Той, которую выдумал сам.