Полдень, XXI век, 2009 № 02

Ермолаев Андрей

После чая я еще книжку почитал. Понятное дело, не случайную, а сборник с «Далекой Радугой» Стругацких. Похоже на наш сегодняшний день. У них, правда, погероичней: «харибды» Волне противостоят, взрываются, детишек в космический корабль грузят, убежище роют. У нас тоже, наверное, роют. А скорее всего, определяют окончательные списки тех, кого туда пустят, а кого нет. Нас с Юлькой точно — нет. Кому мы нужны, студенты-недоучки? Это если бы нам можно было по «калашу» в руки дать и в леса отправить партизанить — тогда да! Тогда нас точно бы на строжайший учет взяли. А в нынешней ситуации применения нам нет и не предвидится.

Не утерпел, выглянул еще раз на балкон. Туман видно уже —

узкой полосой на юго-востоке. Типа смога, но без этого желтоватого оттенка. Стена метров триста-четыреста высотой. Вот, казалось бы, ерунда! Здания есть выше, гор полно: поднимись туда и сиди спокойно, пережидай, покуда еды хватит. Ан нет! Где Гималаи сейчас? Покрыты туманом! Слоем в те же триста метров. Еще одно доказательство, что не природный это процесс.

Юльку позвал, показал. Посмотрела, поежилась.

— Пошли, — говорит, — пройдемся в последний раз!

— Типун тебе на язык!

— А чё?

— Косу через плечо! Я, — говорю, — не собираюсь помирать!

— Ну, все равно, пошли! Воздух чистый, подышим, прогуляемся перед ужином!

Оделись, пошли. Солнце на закат клонилось, только-только за крыши домов ушло, что не так давно вдоль реки поставили. Туда мы не решились, на ночь глядя. Хоть в последнее время я постоянно с палкой хожу — черенок от лопаты приспособил, — но все-таки боязно. Не столько даже людей — собак много по городу бегает. Мало кто с собой их взял, хоть и любимцы, и деньги за большинство из них плачены. Мороки много: кормить, поить, выгулять. А в западных городах сейчас народу чуть не в два раза больше — и куда с ними, с животинами? Повыпускали всех. Попервости-то они с помоек питались, за кошками охотились, ну а потом в стаи сбиваться начали. Маленько стреляли их, не без этого, да распугали только. Это ж планомерно делать надо, а не так — из «Макарова» через окошко машины садить…

Обошли с Юлькой соседние кварталы, в детском садике на качелях покачались. Никого не встретили. По всему было видно — разъехался народ. Многие поначалу храбрились, мол, где родился, там и помру, бабки охали, дедки матерились. Войну дружно вспоминали, а если вдуматься — кто ее на самом деле-то помнит? Это если представить, что в сорок пятом было тому вспоминальщику восемнадцать лет, то спустя шестьдесят с гаком сколько ему сравнялось? Вот то-то!

Пока бродили, снова меня посетило чувство странное. Будто замерло все, напряглось в ожидании невесть чего. Или даже напротив… Вот знаете, как в театре в антракте между двумя действиями спектакля: свет включили, но неполный, рабочий такой свет. Зрительный зал опустел, народ пошел в буфет перекусывать, «соточку» для настроения на грудь принять, кто-то в туалет занырнул, кто-то по фойе под ручку прогуливается. Короче, все при деле. А ты остался в зале сидеть, не захотел, скажем, выходить и точно знаешь, что через пятнадцать минут люди назад вернутся и рассядутся по местам, и освещение плавно опустят, а занавес, напротив, поднимут, и увидят все уже совсем не те, что в первом акте, а новые декорации. И реквизит на сцене будет другой, и актеры, возможно, добавятся, да и действие спектакля, вероятней всего, начнет развиваться вовсе не в том направлении, какое ты уже предугадал. Точно! Вот это самое лучшее сравнение, или как там по-грамотному, по-литературному — метафора! Ощущение пребывания в антракте между двумя действиями спектакля, называемого «История человечества». Первый акт закончился, и мы с нетерпением ждем второго.

— Ты точно не жалеешь, что не уехала? — спросил я, ухватив Юльку за рукав свитера и поворачивая к себе.

— А ты?

И глаза у самой по шесть копеек. Это явный признак — испугалась.

— Я — нет.

Я, наоборот, рад, что все так вышло. Помнишь, сказки иногда заканчивались: «жили они долго и счастливо и умерли в один день»?

— Тьфу на тебя! Сам только что на меня ругался, что я о смерти вспоминаю, — и туда же!

— Не-е-ет! — рассмеялся я. — Я ж говорю: «долго и счастливо»! До тумана долго у нас не получилось, так придется уже после него добирать!

А сам притянул, значит, ее к себе за локти, и голову к груди своей прижал. Маленькая она у меня, Юлька-то. И в высоту маленькая, и в толщину. Да и какая там толщина — при весе в сорок восемь килограммов? Летом, бывало, на Солдатский пляж, что на Обском море, с утра забуримся, купаемся, загораем, а я нет-нет да подколю ее. Оболью водой, брызгаю, да приговариваю: «Лейся-лейся вода, смывайся с Юльки худоба!» Стесняется, глупая. А чего? Мне она такая, как есть, нужна: тонконогая да тонкорукая, узкобедрая да большеглазая. Моя она. Никому не отдам.

— Ну что, домой пойдем? А то темнеет…

— Пошли. Мне еще картошку отварить.

— А к картошке что?

— А к картошке — тушенка из цыпленка!

— О! На цыпленка я согласен! И зеленого горошка еще откроем, чтоб тарелки красивые получились!

Пошли, короче, домой. А у подъезда соседнего, видим, машина стоит. Старый «жигуль», с номерами предыдущего образца, теми, где четыре цифры, три буквы, но без кода региона. Где-то стоял в гараже, прятался. И мужичок в ветровке вокруг него ходит, вещи в багажник складывает. Женщину-то мы сразу не приметили, она на лавочке сидела.

Ближе подходим, а это Валерка, с которым мы каждый день в очереди за водой стоим.

— Привет, — говорю. — Надумал все-таки?

— Ага! — ответил он, а сам в сторону глаза отводит. — Что-то сидели-сидели, да и решились. Невмоготу стало. Как, слышь, на тонущем корабле оставаться!

Ольга из-за машины вышла, жена его.

— А вы так и останетесь? Может, с нами? Места полно…

— Не, Оль, — Юлька за нас ответила. — Мы уж тут…

— Слышь, Виталь! — зачастил вдруг Валерка и полез в карман брюк. — Тебе если чего потом понадобится — вот ключи от нашей хаты. Там газу два полных баллона, тушенки коробка, лапша, сахар. Водку я с собой забрал, может, в дороге понадобится. У тебя-то есть?

Я пожал плечами.

— Да мы непьющие!

Но Валерка уже залез с плечами под крышку багажника, возился, перекладывая вещи.

— На, держи! — вынырнул он с бутылкой «Гжелки». — Непьющие, это хорошо, но я бы на вашем месте по стакану накатил в последний момент. Оно, слышь, и солдатам перед атакой давали. Чтоб трухали меньше.

Водку я взял, ключи от квартиры тоже. Обещался последить, если что. Поручкались, попрощались. Сели они в «жигуль» свой, завелись, помигали нам аварийкой, да и уехали. А мы домой пошли.

После ужина, когда совсем темнеть стало, зажег я свою «лампу Аладдина», сделанную из консервной банки, и Юльке помог посуду перемыть. С лампой этой я неплохо придумал: фитиль из бельевой веревки, масло подсолнечное рафинированное. Оливковое тоже подходит, а соевое я не пробовал. Никакого запаха и не коптит почти. А масла навалом в магазинах осталось — его и не вывозили и не раздавали. В ближайшей «Ленте» его паллет пять стоит, не считая того, что на полках. Нормально горит, проверено.

За окном совсем стемнело. Я выглянул на балкон — туман совсем рядом; Справа над крышами небо ясное, звезды помигивают, а слева — глухо, ни стоянки бывшей автомобильной не видно, ни реки. Самого тумана не видно, я ж говорю — когда внутри него, его не замечаешь. Просто детали исчезают, предметы. Сначала те, что подальше, потом и ближние.