Полдень, XXI век (август 2012)
Шрифт:
Искусством кончать он владел во всех формах.
…Откровенно говоря, Президент Российской Федерации, глядящий Неживому в спину, уже достал. Как Храповский выдерживает? Ведь целыми днями просиживает в этом кресле. Или у него с портретом особые отношения?
Витя с ленцой развернулся.
Долго смотрел на парадное фото в рамке цвета металлик; пальцы его при этом непроизвольно поглаживали кнопку «звонка». Ну что, господин Первый… Это ведь ты на пару с Нулевым развалил систему государственной безопасности: тот начал, а ты добил. Усилиями твоей креатуры потенциальный противник получил неограниченный доступ к нашим военным секретам. Это при тебе офицеры начали шептаться, будто
Мои ли это мысли, удивился человек, сидящий в чужом кресле. Есть ли мне дело до того, как портят воздух большие боссы, в том числе первые лица?
Есть.
Потому что у меня – дар ада. Спасибо, капитан Гаргулия, просветил. Я – избранный, и, стало быть, мне решать, кому жить, а кому – хватит. И если достал меня этот их Президент, то время менять имена.
Молча.
Глядя на фотопортрет, майор Неживой поднял кнопку на уровень глаз…
И пришёл в себя.
Что это было?
Морок, наваждение, трещина в лужёном рассудке… Оно, конечно, сущая правда, – вся та бешеная круговерть, раскрутившаяся вдруг в его голове. Великую страну, натурально, пожирают с хрустом. Только ему-то что за дело? Он сам – хищник, зверь. В стране – раздолье для гадства, на заливных лугах – скотство… ну и хорошо! Не убивать же за это?
Виктор оскалился.
Почему не убивать? Хочу! Не за это, так за то. Почему бы не побыть орудием высшей справедливости, прикольно же… вот ты – да, именно ты, – смотришь с фотографии орлом, а все знают – индюк. Грудинка плюс окорочка. Новый царь… Кыш! Освободи насест.
Вы все, подумал избранный, освободите места. Я иду, а вы тут толпитесь.
«Я иду», – тикали часы на стене.
Из девяностых в нулевые, из нулевых в десятые, с Литейного на Лубянку, с Лубянки в Кремль. И дальше, дальше, дальше… Капитолий и Белый дом, Вестминстер и Даунинг-стрит, Елисейский дворец и берлинская Федеральная лента. Много у власти дорог, а путник всё тот же. Только такие, как он, и ходят сквозь времена и страны, потому что они и есть Будущее.
В отличие от нас, людей.
Итак, на чём была остановка? Глядя господину Президенту в глаза, майор Неживой медленно поднял кнопку… медленно нажал… НАЖАЛ!!!
И…
Ничего не случилось. Чехол остался
Да что ж это такое! Перестало работать? Может, портрет с изъяном, может, случайный сбой…
Виктор вдруг засуетился, мигом потеряв и царственность, и избранность. Скорей, скорей – проверить! Ещё разок!
Удачно подворачивается фотография на столе. Хмырь с погонялом Рафаэль пронзает взглядом вечность, словно видит, что там за ней. Сейчас и вправду увидишь, обещает ему Неживой. Потому что кнопка – это то, что должно быть у одного. Весь смысл в том, чтобы у одного… Он смотрит на лже-изобретателя. На гниду. Холодный гнев – здесь, в эфирных пальцах; гнев – это привычный, рабочий инструмент.
Нажато.
Естество оживает.
Волна кайфа…
Майор понимает, чувствует, знает – попал!!! Мишень поражена, всё работает, как надо. Ни с чем не сравнимое облегчение.
Он встаёт, с хрустом потягиваясь, весёлый и злой, идёт к бюсту Дзержинского, приподымает тяжёлый гипс – и выясняет наконец, что же такое шеф хранит в этом незатейливом тайнике. Думал почему-то – коньячок. Нет, там – водка.
Простая человеческая водка.
А то!
Будуар
Приняв на грудь видеосистему, он выбрался в коридор. Стараясь не цеплять углами, дотащился до своего отдела и – спиной вперед – внес аппаратуру к себе в комнату. Вожделенная бутылка была в кармане брюк, длинное горлышко торчало, как… ну, неважно.
Вот теперь имело смысл уединяться с дамой, которая буквально взлетела ему навстречу.
Видик – на один стол, водку – на соседний. Телефон – убрать на сейф. Видеокассеты у него были свои, причем, того содержания, какое только и могло хоть как-то компенсировать даме попорченную кровь. Из конфиската брал, специально для этого вечера.
– Перевод не требуется? – игриво поинтересовался майор после минуты просмотра.
Не требовался, фильм был из тех, которые понятны на любом языке.
Закуску вытащил из стола коллеги: сервелат в вакуумной упаковке, крекеры, даже пара огурцов. Запасливые в РУОПе служили опера.
Кабинет Храповского, увы, остался открыт (закрыть – руки были заняты), а значит, праздник опять вставал на стопор. Надо было скоренько возвращаться. Вдобавок, ещё про одно важное дельце, без которого к бабе не сунешься, Витя впопыхах совсем забыл.
– Посиди, я быстро.
Он торопливо пошёл, не дожидаясь истерики.
Однако всплеска эмоций не последовало. Гостья промолчала. Она вообще за вечер не произнесла ни единого слова, только сейчас майор осознал это. Терпение у неё было поистине неисчерпаемо – повезло, опять ему сегодня повезло…
Он и вправду обернулся быстро. Привел кабинет шефа в порядок и – в туалет, подготовиться к долгожданному интиму. Не на глазах же девчонки снимать чехол? Шастать по Управлению с надетым презервативом – и то выглядело бы эксцентрично, а тут – ствол украшен этакой штуковиной. Зачем пугать человека? Подумает, попала в лапы извращенца.
Где-то на этажах слышны были возбуждённые голоса, ощущалось движение, звенел натянутый нерв. Что-то происходило.
Здесь пока было тихо.
Странно как-то. Столько людей за минувший час по воле Вити откинули копыта – а тихо…
И, кстати, про копыта. Получается, убивать-то из секстензора можно не всех! Судя по осечке с Президентом, тот симбионт, упомянутый Гаргулией, то существо – не всемогуще. Наверное, есть табу. Некоторые индивиды – под защитой безо всякого нейтрализатора. Ну правда, если ты одной крови с хозяином, какой же слуга тебя тронет?