Полдень, XXI век (июль 2011)
Шрифт:
– Белые сдались.
– Глазами-то не сверкай, храбрец! Белые сдались, изволите ли видеть! Неминуемо! Белые сдались ещё летом двадцать третьего. Неминуемо и окончательно. Под Волочаевкой. В курсе? А мы – красные! Красные не сдаются! Играя белыми – тем более! До последнего! Понял, нет?! В глаза смотреть! Не моргать! Отвечать!
– Так точно! В курсе! Понял! Не понял, но понял!
Продолжаем фрондировать?
– Послушай меня, Петя…Сейчас возвращаешься в кабинет. Вместе с коллегами вырабатываешь
А проняло сибиряка! Иной раз ласковость тона пострашней командного рыка, поубедительней.
Пошёл, пошёл!
…Можно бесконечно смотреть на то, как течёт вода. Ладно, ещё пятнадцать минут. Снова дрожь? Холодрыга! Но убеждать своих солдат наступать не буду!Гм! Для них – семь бед. И – один ответ. Солдатами не рождаются, солдатами гибнут.
Когда всё кончится…Кончится однозначно, мы же с вами понимаем, товарищ нарком,через неделю, максимум!
Не стреляться же из наградного в самом-то деле! Как С-сапожник намекнул: слабость духа или сила духа?
Э-э, нет! Вывезти весь синклит куда подальше. Мы в ответе за тех, кого…
Спрашивается, кудаподальше?! Европа – исключено. КамрадыКоминтерна – через одного. Разве на Восток? На Дальний! С Дальней дачи – на Дальний Восток, гм! Вася Бляхер по сию пору командармом, ещё с лета двадцать третьего, ещё с Волочаевки. (Дал господь фамилию! Мало того, что хер! Так ещё и!) Втолковать ему… Он толковый… Положим, армию на Москву не двинет. Через всю страну? Замучается пыль глотать! Но и своих не сдаст, не должен.
А там, считай, через дорогу, сопки Маньчжурии… Вулкан Чанбайшань, трёхтысячник, мечта альпиниста. Помоюсь и – горы!
Обставить всё, конечно, с умом. Мы должны организовать ударные бригады шахматистов…См. далее по тексту программной речи. Лучшие силы – на участие в чемпионате Дальневосточного края! Сеансы одновременной игры в домах культуры пограничья! Пропаганда и агитация!
Если ещё не поздно…
Поздно, однако. Пятнадцать минут на исходе. Мотор завести? Шесть цилиндров!.. Ваше время истекло! Бегом сюда! К машине!
И ведь бегом к машине! Запыхаясь и оскальзываясь. Но не от дворца. От прудов. Шарахнутая фигура в шинели с тяжеленным армейским кухонным бачком в обнимку. Из персонала кто-то?
– Ещё минуточку, товарищ нарком, ещё минуточку! Не уезжайте! Послушайте!
– Слушаю, боец.
– Нате!
На кой ляд товарищу наркому армейский кухонный бачок?! Что там ещё и булькает?!
– Форелька! Живая, только-только словленная! Для Спиридонываныча. Звонили…
Послушайте! Ведь, если рыбин разводят – значит, это кому-нибудь нужно? Значит, кто-то хочет, чтобы они были?
Маэстро
Иначе
Глухо произнёс, устроив из ладоней подобие шор:
– Усталость и тяжесть… Неизвестно, что всё это значит.
Наедине с собой можно позволить.
Да известно, известно! Наедине-то с собой, в коричневом бархатном кресле, можно позволить: лукавство… от лукавого!
Нужно придумать, пожалуй, защиту против этой коварной комбинации, освободиться от нее, а для этого следует предугадать её конечную цель, роковое её направление, но именно это не представляется возможным.
Прежде удавалось, и не единожды. Защита Ерохина. Против коварных комбинаций. Не только за доской…
Взять август четырнадцатого. Турнир в Мангейме. Когда всех иностранных участников как потенциальных шпионов с места в карьер упекли в Раштатскую тюрьму, прервав игру. Какие шахматы?! Война началась!
Тюрьма как тюрьма. Ни книг, ни газет. Зато с confPre Фимой Боголем всласть наигрались al'aveugle, то есть вслепую. Этакие les deuxjes geants, как выразился дружище Лилиендаль, два молодых гиганта. Ерохин и Боголь, Россия против Малороссии. Сутками напролёт! Ах, confPre Фима! Собрат и есть!
И дочка надзирателя трижды в день приносила еду вполне пристойную, чирикала с ними жантильно. Мила, мила.
Надзиратель, один-единственный на всю Раштатскую, недовольно пыхтел, наградил заключённого Ерохина четырьмя сутками отбытия в одиночке.
– Ich habe uberhaupt gar nichts zu erklaren!
– Что он сказал? Коллеги, кто владеет немецким? Андрэ, дружище!
– Он сказал: я вообще даже ничего не должен объяснять.Вы слишком дружелюбно улыбаетесь его дочери, дружище.
А, ну за этот грех и пострадать не грех!
И всё же тюрьма есть тюрьма. На волю, на волю! Да, но как? С учётом того, что именно в вещах заключённого Ерохина обнаружен дагерротип, где он – в форме офицера русской армии. Шпион, шпион! Сидеть ему до морковкина заговенья, даже если остальных выпустят.
Во-первых, форма не офицерская, форма воспитанника училища правоведения. Юрист, не офицер. Сличайте, сличайте. Почувствуйте разницу. Среди вас есть юристы? Тогда должны понять. И выпустить.
Во-вторых, самочувствие. Что-то изрядно нездоровится. Доктора бы. Лучше сразу медкомиссию созвать – проверить на всё.Созвали, проверили. Признан негодным к воинской службе. Изъяны не только физические, но и душевные. Психический! Не буйный, тихий, но – психический. Таксимулировать невозможно. Уж медкомиссия понимает! Тогда должны понять. И выпустить.
Всё, свободен! Езжайте. На родину, на родину. Через Швейцарию, Швецию – как заблагорассудится. Но езжайте, езжайте! У немецких властей своих психических юристов переизбыток.