Полдень, XXI век (июнь 2011)
Шрифт:
Ко мне как-то пришла женщина – вот она мне доброй показалась! Я сначала подумала – мошенница, сейчас таких много: приходят к пенсионерам и деньги вымогают. Но она мне библию подарила, много про тебя рассказывала, улыбалась. Я ее почти не слушала (все как-то на сказки похоже), но мне нравилось, когда она меня навещала. Она меня пригласила в свою церковь, меня там очень ласково приняли. Не буду всего рассказывать, они обещали меня поселить в своей общине, где за стариками уход. Я и деньги на дорогу стала откладывать, но мне все равно бы не хватило, и они мне сами купили билет. Я завещала квартиру им, приехала в общину…
Да нечего тут и рассказывать: ни общины,
Оказывается, я ее продала! Мне даже вещи забрать не дали. Да какие там вещи? Альбом с фотографиями только жалко. Мне милиция обратно вернуться помогла, а дальше никто ничего сделать не может.
Сижу на паперти возле церкви уже неделю, меня прогоняли местные нищие, но священник заступился, он мне и хлеба с медом дал. Сначала было стыдно, потом привыкла – главное в глаза людям не смотреть, вдруг узнают.
На конверт заработала, вот и решила, как ты просил, тебе написать. Я как письмо отправлю, куплю конфет и обязательно Олечку навещу. Я решила: пока жива, ноги двигаются, к ней ездить.
Ну вот и все, что я хотела о себе рассказать. До свидания, дорогой Бог. Уж больно мне твое лицо понравилось: доброе такое.
В жизни таких не встречала!
РS: Говорят, ты все можешь. Понимаешь, я тут совсем без всего осталась: летом еще как-то можно в беседке переночевать, а осенью – страшно подумать! К тому же я невероятная трусиха, прости мне этот грех, но очень сильно боюсь темноты, а в парке всегда так темно. Будет у меня к тебе великая просьба: ты, как письмо получишь, забери меня к себе, если я тебе не буду в обузу.
ОЛЕГ КОЖИН
…где живет Кракен
Рассказ
Вблизи цистерна казалась еще больше. Огромная, некогда белая, а ныне увитая трещинами и ржавыми потеками, будто плющом, она возвышалась над детьми, как самый настоящий небоскреб. Вообще-то, когда ты маленький, над тобой возвышается абсолютно все: дома, автобусы, грузовики, непонятные и вечно занятые взрослые. Даже мальчишки из старших классов, которые отбирают у тебя деньги, данные родителями на завтраки, – и те нависают над тобой словно башни. Правда, мало кто считает себя маленьким в десять лет. Первая в жизни круглая дата, первый официальный юбилей, как будто завершает некий цикл, по окончании которого слово «маленький» к тебе больше не применимо. Словно ноль на конце десятки – это не зацикленная в круг линия, а спираль, переводящая тебя на новый виток.
Из стоящих на холме шестерых детей только Лысик все еще относилась к разряду малышей. У нее даже собственного велосипеда не было. Именно потому она всю дорогу тряслась на раме Димкиного велика, тихонько ойкая всякий раз, когда тот неосторожно подпрыгивал на ухабах неровной дороги. Остальным заветная десятка уже стукнула, и транспорт у них был свой собственный.
Генке, самому старшему из шестерки, через месяц исполнялось двенадцать, и возраст автоматически делал его вожаком маленького велосипедного войска. В другое время он бы вряд ли стал возиться с мелюзгой, но сейчас у него просто не было выбора. Летом родители стараются отослать детей подальше из хоть и провинциального и маленького, но, тем не менее, грязного, пыльного и очень загазованного городка. Чада разъезжаются по бабушкам и дедушкам, по тетям и дядям, по дачам, приусадебным хозяйствам и летним лагерям. Генке не повезло. Именно это лето его родители выбрали для того, чтобы раз и навсегда выяснить отношения – они разводились. И дела им не было до того, что все друзья сына объедаются фруктами, трескают бабушкины пирожки или ночами рисуют соседям по комнате усы из зубной пасты.
Впрочем, не повезло
У Пузыря, которого на самом деле звали Сашкой, не было бабушек и дедушек, а доверить свое пухлощекое чадо незнакомым людям его мама и папа боялись.
Родители Стаса были слишком бедны для того, чтобы вывезти его куда-нибудь дальше пригорода, куда они периодически и выбирались всей семьей, на так называемые «пикники». Стас никому не говорил, но все ребята знали, что он держится вместе с ними и терпит подзатыльники и обидные прозвища, которыми награждал его Генка, только потому, что его уже тошнит от жареных сосисок и хлеба с кетчупом.
Димка же полгода назад потерял мать, и теперь его отец чаще вспоминал о бутылке, чем о родном сыне. Даже когда он подрался в школе и сломал себе палец, в травмпункт, а потом и в поликлинику его водила классная руководительница Зинаида Карповна. В последнее время в их доме часто стали появляться неприятные озлобленные тетки, похожие на давно некормленных собак-ищеек. Вооружившиеся папками, в которые, роясь по дому, вечно что-то записывали, они громко отчитывали Димкиного отца и постоянно угрожали странными буквами Кэ-Дэ-эН.
Что это такое не знали ни его новые друзья, ни сам Дима. Но в одном он был уверен твердо: ищейкоподобные тетки хотят забрать его у отца. Видимо, из-за сложной семейной ситуации Генка донимал его меньше остальных. У Димы даже не было обидного прозвища.
Хуже всех приходилось Лысику. Из всей компании, пожалуй, один лишь Димка знал, что ее зовут Рита. И то знал лишь потому, что жил с ней в одном дворе. Лысику вообще не везло по жизни.
Из родни у нее была только старенькая бабушка – седая, сухонькая и почти слепая. Бабушка была предельно нищей – даже на одежду из секондхэнда (а только ее она и могла позволить своей внучке), ей приходилось откладывать. Вот и сейчас на Лысике, точно на вешалке, болталось короткое серое платьице в белый горошек, которое едва доставало до вечно покрытых закоростеневшей кровью и разводами йода и зеленки коленок. Какой уж там велосипед? Она скромно сидела на самом краешке рамы и иногда оглядывалась на Диму, точно боялась, что тот передумает и заставит ее идти пешком. То и дело Лысик нервно поправляла синюю косынку, из-под которой в разные стороны торчали оттопыренные обезьяньи ушки. Рита была Лысиком именно потому, что была лысой. Тонкая синяя ткань скрывала ежик русых волос, коротких настолько, что не каждый мальчишка ее возраста отважился бы такой носить.
Виной всему была Ритина бабушка. Именно в ее начинающий сдавать под давлением маразма разум пришла гениальная идея профилактики педикулеза.
– Так надо! – сказала бабуля и старой металлической советской машинкой для стрижки волос обкорнала внучку под ноль.
А Рита терпеливо снесла экзекуцию и молча превратилась в Лысика. Прозвище появилось с легкой Генкиной руки. А вот своим местом в их маленьком временном союзе Рита была обязана Кате.
Как костюм итальянского модельера выделяется среди китайского ширпотреба, так и одиннадцатилетняя Катюша выделялась на фоне остальных ребят. Пятерка неудачников – так она их называла.
– Пятерка неудачников и я – ваша королева! – улыбаясь, говорила она и заливалась искренним смехом, отсвечивая на солнце белозубой улыбкой.
И на нее никто не обижался. Любую, даже самую жестокую ее шутку, мальчики принимали, как игру, раболепно ожидая маленьких милостей своей повелительницы, а Лысик молчаливо терпела, как терпела она все невзгоды, выпавшие на ее маленькую жизнь. Будучи неглупой девочкой, она прекрасно понимала, что нужна Катюше только чтобы оттененять ее красоту, но все равно послушно исполняла свою роль.