Полдень, XXI век (июнь 2011)
Шрифт:
Она вошла в холл в три минуты десятого. Каштановые волосы до плеч, нос… по носу я узнал бы Иру за километр. Не потому что нос у нее длинный, а просто… это был ее нос, только ее, ни у кого на свете не было такого носа, который я любил целовать в самый кончик, всегда холодный, как у здоровой собаки.
Не отдавая себе отчета в том, что и почему делаю, я шагнул вперед, заступил Ире дорогу, посмотрел в глаза (голубые! с темным окоемом вокруг радужной оболочки) и представился:
– Михаил Бернацкий,
Почему я так сказал? Она не могла меня помнить.
Ира подняла на меня удивленный взгляд, и мне показалось, в нем промелькнуло что-то вроде узнавания. Конечно, она подумала: если я подошел, то мы можем быть знакомы, хотя память подсказала, что нет.
– Мы знакомы? – неуверенно спросила она.
– Нет, – с сожалением сказал я. – Но… Вы работаете в Институте экономики? Вас зовут Ира? Ира Маликова?
Она кивнула, продолжая смотреть на меня если не с интересом, то уже без удивления.
– Да, – сказала она. – А вы…
– Я в Институте физики, через дорогу. Занимаюсь внегалактической астрофизикой и…
– И? – повторила она минуту спустя, потому что я так и не смог найти подходящих слов.
– Если бы мы встретились в час у входа, я попробовал бы вам объяснить.
– Надо что-то объяснять? – улыбнулась Ира. Эту ее улыбку я прекрасно помнил: она так улыбалась, когда думала, что догадалась о чьих-то истинных намерениях.
– Надо, – сказал я слишком, должно быть, серьезно, потому что Ира все-таки смутилась и коротко кивнула: хорошо, мол, в час у входа, если это необходимо.
Я пошел к себе и успел отметить приход за минуту до того, как на вахте Карина закрыла толстый гроссбух и открыла другой, куда вписывала имена опоздавших.
Лёва позвонил, как только я сел за свой стол и положил перед собой ксерокопию статьи из Аstrophysical Journal о наблюдениях мягкого рентгеновского источника RХ 1904+13.
– Ты не рассказал, почему тебе нужна была… – начал Лёва, который, должно быть, ночь не спал, пытаясь разгадать загадку.
Он позвонил бы мне еще вечером, но был уверен, что при Лиле я не стану разговаривать о другой женщине, которую почему-то назвал женой. И правильно. Я и сейчас не собирался о ней разговаривать, о чем сообщил Лёве в двух словах.
– Работаешь, значит, – пробормотал он, – ну-ну.
До обеда я действительно плотно поработал, не позволяя себе думать ни о чем, кроме внегалактических рентгеновских источников. Без пяти час стоял в холле академической десятиэтажки и старался разглядеть Иру, как только она выйдет из лифта.
– Добрый день, – услышал я позади себя и обернулся: Ира стояла у колонны и рассматривала меня с интересом, которого не было у нее утром.
Нужно было что-то говорить.
– Может, посидим в «Гянджлике»? Выпьем по чашечке кофе?
«Гянджлик» – приятное молодежное кафе самообслуживания – располагалось напротив Политеха. Обычно там днем было полно студентов. Сотрудники Академии предпочитали более солидную «Лейлу», но мне туда не хотелось – слишком много знакомых.
– Хорошо, – сказала Ира и, опустив голову, пошла рядом.
Только тогда я подумал, что не представляю, с чего начать. О чем говорить с женщиной, на которой был женат полвека и которую сегодня увидел впервые в жизни? Что сказать женщине, родившей мне дочь, побывавшей со мной в десятке стран, читавшей и редактировавшей мои литературные опусы и, наконец, проводившей меня (наверняка так и было, хотя этого я не мог знать) в последний путь?
Она не знала обо мне ничего, я о ней – все. То есть, поправил я себя, я знал все о ней, о нас, но не здесь, и об этом я тоже должен был помнить каждую секунду, чтобы не сказать лишнее, не испортить то, что, возможно, сейчас могло начаться между нами.
Я помнил, что сделал Ире предложение через полгода после встречи на автобусной остановке.
Я знал, что не смогу сделать Ире предложение, потому что был женат на Лиле.
Мы взяли на раздаче по чашке кофе и булочке, я заплатил и направился к свободному столику у дальней стены, куда никто обычно не садился, потому что сильно дуло из всегда открытой двери черного хода. Ира поежилась, но не возразила против моего выбора. В полумраке я видел, как она сжала в ладонях горячую чашку.
– Я вспомнила, – сказала она тихим и, как мне показалось, безнадежным голосом. – Вспомнила, почему твое лицо утром показалось мне знакомым.
– Почему? – задал я глупый вопрос, на который, как я полагал, у Иры не могло быть ответа.
– Потому что… – Она помедлила, то ли подбирая слова, чтобы не остаться непонятой, то ли пытаясь понять то, что пониманию не поддавалось. – Потому что мы с тобой познакомились еще в семьдесят третьем. Ты бежал за автобусом, и меня какой-то чертик подхватил, я вышла на проезжую часть и замахала водителю… ты бы видел его взгляд…
Именно такими словами Ира любила вспоминать ту давнюю историю – она рассказывала ее на каждом семейном торжестве.
Текст никогда не менялся, и я продолжил:
– Глаза у него были как два блюдца, будто у андерсоновской собаки.
Мы смотрели друг на друга и молчали. Все уже было сказано.
Утром Ира еще ничего не помнила, в этом я был уверен. Значит…
– Миша, – сказала она и протянула через стол руку. Я пожал знакомые-незнакомые пальцы и сжимал все сильнее, пока Ира говорила. – Утром, когда я поднялась к себе… не знаю, что случилось и почему… вдруг накатило… как объяснить… я вспомнила… вспомнила…