Полдень, XXI век (июнь 2012)
Шрифт:
Он вытер ладони о Финикова и поднялся.
«И что? – подумал, оглядываясь. – И где ваш конец?» – Он пнул Финикова в щиколотку.
– Где конец света, бегемот?
И сделалась тьма.
Алексей Соколов Старик и космос (Рассказ)
Высверк флайера, вонзающегося в ледяное осеннее небо, – что может быть прекраснее? Ничего и не может. Когда из желто-багряного, серебром, в бело-голубое, льдисто-звонкое? Восторгом по душе, холодом по нервам? Под пронзительное победное сопрано турбин! А?..
Старик просыпается, как обычно –
Андрюшу, паренька, жалко: про флайер уже сколько было, а у него же коллекция, он же все записывает… Никому и дела уж нет, за столько-то годков, а он все пишет, и пишет…
– Ну, Найден Иваныч, сегодня молодцом?.. Хвалят вас, хва-аалят… Надя, три кубика нынче, Найден Иванович в ремиссии, побережем ему печеночку… Андрюше есть что рассказать, позвать интерна нашего?
– Нет, нового ничего нету. Опять флайер.
– А-а-а, флайер. Ну, это мы уже знаем хорошо. Жалко. Вы, Найден Иванович, если что новое – сразу зовите, ладно? Не стесняйтесь, и Наиночку Федоровну нашу не бойтесь, ну, поругает за простынки… Ну что же делать? Вы ведь все равно себе во сне не хозяин, правда?..
На обед, как всегда, буроватые какие-то сгустки в чем-то сероватом жидком. Горячее. Вкусно, наверное. Все же едят, значит так и надо? Когда не помнишь сам, что такое вкусно и какая она может быть еще, еда, значит, это оно и есть, разве не так?
Во дворе зацвели кустики какими-то белыми цветочками. Говорят, весна. Те, кто неспокойные, обломали пару кустов, и их теперь ругают больно санитары. Неспокойные плачут. Тоже правильно, наверное: цветочков жалко, они красивые. Были.
Опять спать хочется.
…Когда сидишь в раскаленном на солнце танке, главное – чтобы была вода. Всегда. Пусть теплая, пусть вонючая, пусть гнилая. Чтоб была. Иначе – конец. Сдохнешь, а железяка будет переть и переть вперед, пока не выработает ресурс реактора… Или пока не спалят… Танки выползают на пустоши – бескрайние пустоши, карминно-охристые под крохотным жгучим солнцем. Горизонт кое-где пучится далекими мутными горами, а ближе рассечен изредка черными силуэтами деревьев, тонких, раскидистых, с плоскими кронами. С рыком и грохотом колонна разворачивается в стальную лавину на границе сельвы, в тучах охряной пыли… (кой черт, какая еще сельва, к дьяволу?!).. Наводчик досылает тактический атомный снаряд 145 миллиметров… Это уже так, по самому краю сознания, за мгновение…
Старик просыпается, как обычно – в слезах, и… Оох, ругаться нынче нянечкам. Ужасно конфузно, а что поделаешь? Им бы такого страху… А какого страху? Как во сне? Иногда, даже чаще, так хочется, до боли, чтобы ничего и не снилось перед пробуждением. А снится, зараза… Зато иногда такое, что и полжизни не жалко! Вот, флайер, или когда про Реку, например… Или та девочка, далекая, которая машет рукой, из разных снов, зовет… Доктор.
– Нуте-с, Найден Иванович, кто мы нынче? Война? А-а-а, война, конечно! Танки?! Найден Иванович, ветеран вы наш… Герой… Андрюшу позвать вам? Андрей Платонович, будьте любезны!..
– Андрюша,
Андрейка очень хороший человек. Внимательный, вежливый и деликатный юноша. Только взрослеет, жаль, очень быстро. Помнится, когда впервые пришел в палату, еще практикантом…
А сейчас, вон, и брюшко уже наметилось, и кольцо на пальце, и «паркер» в кармашке, в подражание Доктору… Чем же его так чертовы эти сны зацепили? Укол?.. Конечно, да, я понимаю. И таблетки, конечно! Дайте водички…
…Плот. Река. Просто река. С одной стороны утесы, с другой – до горизонта, поток спокойствия и живого серебра под бело-золотым солнцем, на котором ни облачка, а поперек реки и кругами в вышине – птицы, красивые, белые, огромные, зловещие. Но на Реке ничего случиться не может дурного: это же РЕКА! И Коряга-Бэн (Какой Бэн, прости, Господи?!) говорит… Пока идем Реку – живем… Покачивает. Вдали, на высоком берегу– опять та девочка? Машет? Показалось?.. Пока идем Реку…
…Живем…
Надо же, сегодня даже не плакал. Но про Реку кое-что понял… Вспомнил… Надо будет Андрейке рассказать, раз уж ему интересно… Укола-то все равно не избежать, это понятно…
– Доктор, здравствуйте!
– С вашего, Найден Иванович, позволения – теперь профессор! И заведующий отделением. А вот Андрей Платонович нынче уже как раз доктор…
– Андрей Платонович, разрешите поздравить?..
(…Полуповорот, спина прямая, плечи развернуты, рука полусогнута к рукояти церемониальной шпаги на перевязи… Ээээ… Это… Какая шпага?)
Странно смотрит как-то. Опасливо? А чего? Я же местный, сколько лет уже, как подобрали, так и здесь… Да нет, показалось, наверное.
Это же наш Андрейка!
…А вот теперь – кранты. Полные. Не затормозить, не отвернуть: астероид, это же не «Шаттл». Если сидишь на огневой позиции, выплавленной в ферро-вольфрамовой глыбе диаметром полкилометра, – тут уж какие маневры? А если и наружные излучатели выжжены… Так и вплываешь под зеленый луч, которому вольфрам с железом – все равно, что пенка на молоке для ножика… Каком молоке?.. Какого ножика?.. Совсем беда… Ой-еооой!
– …Иииирод ты, Найден Иваныч!.. Как есть, ирод!.. Да что ж такое?! Прачечная от тебя плачет уже горючими!..
– Ну Наина Федоровна, голубушка…
– Что «голубушка»?!
– Ну не ругайтесь, пожалуйста. Хотите, я сам все застираю?
– Ты застираешь… Откуда такой только, нутром слабый? Кто вчера в садике половину рододендронов обблевал, как заснул на скамейке? Горе луковое, десант звездный, засранный…
Надо обязательно Андрею… Платоновичу… Про салатно-зеленый луч и про обреченность на вольфрамовой глыбе, как мурашки под гермокостюмом, ему интересно будет… Ого, народищу-то! Прямо как лет десять тому, под праздники… И генералы впереди, в белоснежных таких парадных халатах…