Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого. 2010. № 3
Шрифт:
Забеспокоился он вечером. Позвонил родителям.
— Я здесь, — твердила я, пока он говорил по телефону. — Здесь, здесь, просто обернись. Не тревожь маму.
Не находил себе места полночи. Я слышала, как он говорил со мной вполголоса. Только не уходи, говорил он, только вернись. Очень тихо. Пил кофе, не спускал глаз с сотового, нервно курил на лестничной клетке. Лег, оставив входную дверь приоткрытой.
— К тебе же могут прийти грабители, — говорю я, ходя взад-вперед по комнате. — Закрой дверь, балбес. Заходи
Не слышит.
Я хвостиком бреду по пятам, куда он не идет искать меня. В парки, в мои любимые кафешки, в библиотеку, на кладбище. Я здесь, твержу я, только обернись. Он оборачивается, но смотрит сквозь меня.
В Книге Книг сказано: мертвые будут рядом с живыми, пока те любят их. Про такое там ни слова. Я рядом с ним. Но для него я ушла.
В какой-то момент он все-таки устал и отчаялся. Перестал искать.
Сгорбился на скамейке.
— Утопиться, что ли, — говорит он тихо. — Зачем это все…
— Не смей, — говорю я. Я сижу на дорожке перед ним. — Ты простужен и небрит. Зачем твоему отцу вечно небритый сын-возвращенец?
— Стаска.
— Я здесь.
— Зачем ты ушла?
Молчу.
— Ты обещала не уходить. Ты же обещала.
— Я здесь.
Дождь переходит в ливень и снова в дождь. Парковая дорожка изгибает позвоночник, по ней стелется вечерний туман, и я чувствую запах цветов. Но я обещала не уходить. Я же правда обещала.
— Я понимаю, что ты не виновата. Ты тоже не знала.
— Ваца.
Один за другим зажигаются рыжие фонари. Не припомню их в этом парке.
— Мне хочется уйти за тобой.
Что за подростковый максимализм, Ваца? Не подозревала его в тебе. Не глупи. Вернись, поешь, согрейся, образумься. Смерть только в книжках такая красивая.
— Я знаю, что ты этого не хотела бы.
Деревья растут ввысь и вширь и сдвигают головы, и дождь вокруг встает серой стеной. Голова кругом. Ваца, я здесь, я все еще здесь.
— Стаска…
Думаю, прижав прохладную мокрую ладонь ко лбу. Такое чувство, будто у меня температура, странно. Мостовая горбатой улочки очень холодная, пробирает до костей. Ваца смотрит сквозь меня, а за его спиной лестницы рассекают каменные стены, растут вверх, тянутся к висячим садам на крышах…
Смерть — это все-таки точка, вспомнила я. Мертвые не меняются.
— Я люблю тебя.
— Нет, подожди. Это не я, Ваца. И не любовь. Всегда одна и та же — это не я прежняя. Только память. Понимаешь?..
Кажется, я сама не очень понимаю. Температура.
У тебя почти ночь, вернись домой, поешь, укутайся в плед, аспирин там на полке, теплые носки… позвони моей маме утром. Температура. От запаха камня, дождя и цветов кружится голова, фонари гаснут — здесь скоро рассвет.
Лето заканчивается, и с ним, кажется, мое короткое бессмертие с тобой.
Мне пора, Ваца.
ЕЛЕНА ГАЛИНОВСКАЯ
Игра
Рассказ
С чего началось
Женщина пришла домой, медленно сняла пальто, переобулась и села на кухне рядом с мужем.
— Тут есть одна вещь… — сказала она.
Ее звали Вера, его Гек.
Гек не оторвал взгляда от газеты.
— То, что одна, — это хорошо?
— Мы не в ссоре?
Гек вздохнул. Ему совсем не хотелось бесед.
— Хорошо, тогда другой вопрос: нам нужны деньги?
Гек, наконец, посмотрел на жену поверх очков.
— Интересное начало. Оригинальное.
— Да перестань ты! — Вера махнула рукой. — Здесь можно попробовать Зику…
Гек знал свою Веру. Он встал и вышел из кухни. Потом он вернулся, забрал газету и опять ушел.
Женщина сначала растерялась, но потом собралась с духом и пошла за мужем в комнату.
— Нет, ты не дослушал… Пятьсот тысяч…
— Продолжай, дорогая, ты мне не мешаешь, — он сидел теперь на диване.
— …Это не реклама йогуртов, — она подсела к нему. — Это даже немножко здорово… игра. Конкурс. А где Зика?
— Гуляет.
— Хорошо… Объявление было по телевизору — я на работе увидела. Случайно…
Она влезла с ногами на диван. Ей было неприятно и чего-то стыдно. Но это только подхлестывало маленький азарт.
— За что награда? — спросил Гек без особого интереса.
— За вундеркинда. Если победит, — Вера слегка развела руками. — Я понимаю, ты считаешь все это ерундой… — Она, не мигая, уставилась в стену.
Азарт вдруг исчез. Она оглядела комнату, случайно встретилась глазами с отражением в зеркале.
Зику, которого звали на самом деле Тимом, они с мужем очень любили. Но в борьбе с собой и с обстоятельствами сын тянул на дно. Бывают люди, похожие на апельсиновые деревья: одни их ветки еще цветут и не замечают, что на других уже зреют плоды…
Гек пошевелился:
— Это не ерунда. Это из другого измерения. Не нашего…
— А-ван-тю-ра, — сказала Вера и слезла с дивана. — Ай-ай-ай, детей нехорошо втягивать в авантюры. — И она пошла в спальню.
— Конкурс европейский, — крикнула она оттуда.
— И Европа полна дураками, — пробурчал Гек и поежился на диване.
— «Тоска берет от глупости людской. Но мудрость их полна такою же тоско-ой», — пропела Вера.
— И все равно «Фауста» написал Гёте, а не ты! — сказал Гек.
В дверь позвонили. Вера вышла.
— Какой-то Гете, какой-то Фауст. Фи!
Она изобразила пренебрежение красивой полной рукой и поплыла открывать.
Через несколько секунд в комнату вошел семилетний Тим. Участь его была решена. Конкурс… Пусть будет конкурс, подумал мальчик.