Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого. 2010. № 7
Шрифт:
— А у тебя, Василий, камень в почках сидит, здоровый такой, но ты не волнуйся, я сейчас его в песок раздроблю, не бойся, ты даже ничего не почувствуешь.
Колька подошел к Василию и сделал несколько жестов руками:
— Вот так. Теперь сходи по-маленькому, а когда вернешься, скажи, прав я был или нет.
Колька с Михалычем присели на еще не окрашенную, собранную из кованого металла садовую скамейку.
— Знаешь, Колька, бросай ты этот цех, другим тебе надо заниматься. Ежели чувствуешь в себе дар — так развивай его, овладевай, как говорится, мастерством. Будешь как Ванга. Сышал про такую?
— Слышал,
— А ты не торопись, кто ж знает, какие из тебя еще таланты покажутся. Пока звучат в голове барабаны…
Подошел Василий. Лицо у него было такое, будто на его глазах стальная балка вдруг ожила и выпустила зеленые ветки:
— Это как же? Ну, ты, парень, даешь… я думал, таких чудес не бывает… чего только не делал, по врачам избегался, мучался, как проклятый, а ты рукой поводил — и все… Да ты же просто… Тебе, Николай, людей лечить надо, а не оградки для могилок варить. Послушай, мой тебе совет — иди к хозяину, требуй расчет. Твой талант тебе весь мир откроет, я тебе точно говорю, а здесь ты только зря время теряешь. И нас не забывай, хотя бы поначалу, забегай, как время будет. Ты же просто уникум! Редкое явление природы! Да на тебя народ молиться будет, запомни мои слова!
Посмотрев в спину уходящему Кольке, Василий спросил:
— Михалыч, у тебя что, и вправду в желудке опухоль?
Тот негодующе вскинул на напарника маленькие ясные глазки:
— Да что ты, Господь с тобой! У меня и желудка-то давно нет, я последние двести лет солнечным светом питаюсь. Это ж я Кольке изобразил, для убедительности, чтоб в себя поверил. А у тебя камень в почках был?
— Камень? Камень был… я с этим телом почти попрощался, не нравится мне оно, худое какое-то, непропорциональное… Имидж, как сейчас говорят, изменю. А в Кольку нашего я верю. Толк из него будет… Пусть лучше людей лечит, чем изобретает. Хотя задатки у него были неплохие.
— Неплохие… — проворчал Михалыч:
— Вон, про серба того, ты то же самое говорил… как его фамилия? А, Тесла! Раскрыли мы тогда его способности, и как из него полезло: и генераторы, и конденсаторы, и лазеры, и икс-лучи какие-то, так ведь соображать надо, что можно, а чего нельзя! Если бы не остановили, он бы еще почище атомной бомбы устроил…
— Как Оппенгеймер.
— Да, с Оппенгеймером маху большого дали, факт. Правда, не мы с тобой, а Макома и Щур, но это сути не меняет, их неудача — наша неудача, братство-то одно! Оппи бомбу придумал, остальные скопировали, и она по всему миру, как зараза, расползлась. А изобретателя мы из кого-нибудь другого сделаем… Гляди, хозяин идет, сейчас у него и попросим… Федор Петрович! Колька-то сказал, что уходит от нас, ты бы в газетку объявление дал, что требуется молодой, энергичный, трудолюбивый… Нам без подручного никак!
Майк Гелприн
Валенок
Центр реабилитации — за городом, в двух километрах от Комарова. Пилить минут сорок, если без пробок. В пути молчим. Я курю в окно, Андрюхин сосредоточенно крутит баранку и недовольно сопит, когда сигаретный дым ветром заносит обратно в салон. Андрюхин не курит, единственный из нашей группы, остальные дымят вовсю. Что поделаешь,
На территорию центра въезжаем ровно в девять. Похвальная точность, как раз к официальному началу рабочего дня. На самом деле это, конечно, фикция. Наш рабочий день ненормированный и начала не имеет. Так же, как и конца. Ещё у нас нет выходных и отпусков. То есть официально опять-таки есть, а на самом деле в такие дни мы попросту работаем меньше, чем обычно.
Виктор, дежурный врач, пожимает нам руки. Вопросов он не задаёт, мы знакомы не первый год, и цель нашего визита известна.
— Четверо новеньких, — говорит Виктор.
Он раскрывает старомодную шнурованную папку. Компьютеров в реабилитационном центре не держат принципиально, так что истории болезни чумовых от руки заносят на бумагу. Ещё здесь не работают мобильные телефоны и блокирована спутниковая связь. Райское местечко. Для тех, кто понимает. Мы — понимаем.
— Маркова Анастасия Викентьевна, — бегло зачитывает Виктор, — двадцать семь лет, нервный срыв. Мкртычанц Владимир Суренович, тридцать восемь лет, попытка суицида. Абрамова Мария Николаевна, семьдесят два, тоже суицид на фоне общего истощения организма. И, наконец, гражданин, отказавшийся себя назвать. Возраст, соответственно, неизвестен. Голодный обморок. Первая помощь оказана всем четверым, состояние на настоящий момент удовлетворительное.
Андрюхин берёт на себя старуху Абрамову и чумового с труднопроизносимой фамилией. Суицидники — его кредо. Мне остаются девушка и господин инкогнито. Решаю начать с него. Дежурная медсестра провожает меня в палату. Мистер икс возлежит на койке, отрешённо уставившись в потолок. На вид ему лет двадцать пять. Длинный и тощий, едва не дистрофик. Небрит, по крайней мере, с неделю, нечёсан, похоже, столько же. Во взгляде безразличие, как и у всех чумовых во время ломки. Впрочем, ломку я сейчас прекращу — вид удостоверения сотрудника «Антивирта» этому несказанно способствует.
— Капитан Соколов, — представляюсь я и усаживаюсь на табурет. — Здравствуйте. У меня к вам ряд вопросов. Ответить на них в ваших же интересах.
Эти фразы стандартные, произносить их при знакомстве я обязан. Дальнейшее — импровизация и зависит от того, как сложится разговор.
— Как тебя зовут? — перехожу я на «ты». — Фамилию пока можешь не называть.
Парень молчит. Что ж, он в своём праве, допрашивать его я не могу, никакого преступления он не совершил, если, конечно, не считать преступлением злостное пренебрежение собственной жизнью.
— Мне нужна твоя помощь, — делаю я вторую попытку. — Наш разговор останется между нами. Я обещаю не читать тебе морали и не давить на психику. Если ты поможешь мне, я сделаю всё, что от меня зависит, чтобы помочь тебе.
Чумовой криво ухмыляется и молчит. Не нравится мне эта ухмылка, я уже понимаю, что разговор не состоится. Передо мной не новичок, и эта реабилитация у него наверняка не первая. До неё явно были другие, а значит, душещипательные и душеспасительные беседы для него не в новинку. Я уже собираюсь распрощаться, но неожиданно парень подаёт голос.