Поле боя
Шрифт:
– Кого ее? – небрежно поинтересовался Панкрат.
– Жену Лысцова. Начала сопротивляться, сука, и Кремень ее…
Панкрат помрачнел.
– Значит, это твоя группа брала квартиру полковника? Зинчук мне говорил, что это задача «Тени», но не сказал, кто именно будет ее выполнять. На кой хрен вы туда полезли? Мало было самого Лысцова?
– Мало, – скривил губы Родион. – Мы должны были обыскать квартиру.
– Зачем?
– По нашим сведениям, у него были «глу…» – Родион осекся, прижал палец к губам, оглянулся. – Тсс, я
– Не боись, братан, я никому не скажу. Кто это тебя так напугал? Зинчук, что ли?
Лицо Кокушкина пошло пятнами, глаза заблестели еще сильней, подернулись флером легкого безумия. Пить водку ему было явно противопоказано.
– Ты не представляешь, – прошептал он, – как тут умеют развязывать языки! Даром что нет «глушаков»! Зинчук – координатор, он сам не занимается грязной работой, для этого существует тройка «святой инквизиции» под началом одного… академика. Бывший врач, доктор наук, работал в психиатрической правительственной клинике, теперь с нами. Попадешь к нему в руки – пиши пропало, расскажешь даже то, чего не делал.
Родион опрокинул в рот еще одну рюмку водки, осоловел, снова прижал палец к губам.
– Все, хорош. Хочу спать. Смотри, командир, не проговорись…
Он уронил рюмку на пол, поплелся в спальню и ничком рухнул на кровать.
Панкрат встал, подошел к нему, тронул за плечо.
– Ну и как, вы нашли у Лысцова в квартире «глушаки»?
– Нашли… один…
– А зачем они вам?
– Клуб воспитания… – невнятно ответил Родион, – будем воспитывать авторитетов…
– Каких авторитетов?
Родион не ответил. Панкрат подождал немного, покачал головой, вернулся в гостиную и вылил водку из своей рюмки в бутылку. Потом внимательно осмотрел комнату, отмечая каждую деталь, пока не нашел то, что искал, – два «жучка», вмонтированные в настольную лампу и в телефон: номер прослушивался.
Вернувшись к себе, Панкрат тщательно обыскал свои апартаменты и тоже обнаружил «клопов» прослушки. Кому-то очень хотелось знать, о чем говорят между собой рядовые бойцы и командиры боевых групп «Психодава».
Спать он лег в дурном расположении духа, хотя уснул на удивление быстро. Зато снились ему такие кошмары, что он трижды просыпался за ночь, липкий от пота, пытаясь осмыслить сновидения, тут же засыпал снова, чтобы спасаться от кого-то бегством, мчаться куда-то в странном экипаже, напоминающем подводную лодку, драться с десятком ниндзя в черных балахонах, которые пытались похитить детей Лиды, и опять просыпался с криком в горле, хватаясь за оружие под подушкой. Уже утром, когда кошмары наконец перестали сниться и Панкрат почувствовал облегчение, в номер постучали.
Он встал, умылся холодной водой, мимолетно глянув на часы: шесть с минутами, для уборщицы рановато, – и открыл дверь. Перед ним стояла юная красавица в полураспахнутом халате, открывающем тугие груди с твердыми сосками. На вид ей было лет восемнадцать, но глаза, оценивающе-циничные, с призывным блеском, слегка одурманенные сном или наркотиком, выдавали ее возраст с точностью до года: двадцать восемь. Почему-то именно эта цифра всплыла в голове ошеломленного Панкрата.
– Ну, мне долго здесь стоять? – мурлыкающим голосом осведомилась красотка. – Может, впустишь наконец?
– А вы случайно не ошиблись номером? – осторожно спросил Панкрат.
– Какая разница? – повела плечиком гостья. – Неужели не нравлюсь?
Халат распахнулся сильнее, и стало видно, что под ним на красавице ничего нет. Крутые бедра, плоский живот, треугольник черных волос, бугорок лобка… дама была весьма соблазнительна, вполне осознавая это, и Панкрат сразу протрезвел.
– В другой раз, детка, – сухо сказал он, закрывая дверь.
В коридоре раздался смех, затем зовущий мужской голос, и все стихло. Покачав головой, Панкрат напился минералки из холодильника, добрался до кровати, но лечь не успел: в дверь снова постучали. Однако на сей раз гость был мужчина – Архип Иванович Мережковский собственной персоной. Причем не один, с капитаном Зинчуком.
– Извините, Панкрат Кондратович, за столь ранний визит, – сказал Мережковский. – Есть разговор. Разрешите войти?
Панкрат молча посторонился.
Гости прошли в номер, Зинчук заглянул в спальню, отрицательно качнул головой в ответ на взгляд Мережковского, что не ускользнуло от внимания Воробьева, и расположились в гостиной. Заместитель главы «Психодава» сел в кресло, Зинчук прислонился к косяку двери, с преувеличенным вниманием разглядывая картину на стене: зимний пейзаж.
Панкрат надел тренировочный костюм, сел на диван, не спеша задавать вопросы. Он уже понял, что его разговор с Родионом стал известен руководству и что речь пойдет именно об этом.
– Панкрат Кондратович, – произнес наконец Мережковский, – мне доложили о вашем странном любопытстве к делам нашей организации, которые никак не касаются вас лично.
Панкрат не ответил.
Гости переглянулись.
– Что вы на это скажете?
– Ничего, – лаконично сказал он.
Мережковский улыбнулся, в то время как глаза его оставались непроницаемо-холодными.
– О чем вы говорили с вашим бывшим приятелем?
– С кем?
– С Родионом Кокушкиным.
– Не помню. Почему бывшим?
– Он умер.
– Что?! – не поверил ушам Панкрат. – Как это умер? Я же недавно с ним…
– Выпивали и беседовали. Вот нам бы и хотелось выяснить, о чем вы разговаривали. Вам не кажется странным одно обстоятельство, полковник? Люди, с которыми вы дружите или конфликтуете, внезапно отдают концы. Сначала Твердохлеб, теперь Кокушкин… а?
Стремительный поток мыслей пронесся в голове Воробьева, но среди них не было ни одной дельной, и он заставил себя успокоиться.
– Я никого не убивал.