Поле, где я умер. Файл №405
Шрифт:
— Мне надо там быть. У меня самый неутешительный прогноз, — негромко вставил Молдер. Скалли, уже совсем отчаявшись понять напарника, молча сидела в кресле у окна.
Скиннер остановился.
— Какой прогноз? — едва не сорвавшись на крик, прорычал он,
— Вы и сами знаете, только гоните эту мысль, мистер Скиннер. В своих проповедях Верной все время называл нас, и вообще все власти предержащие, воинством Сатаны. Он все время готовил свою паству к схватке с этим воинством. И теперь, первым обыском и задержанием, мы только подтвердили его слова. Вчера для всех
— Вы полагаете, что теперь он нападет на этих полицейских? Так сказать, на воинство Сатаны?
— Думаю, он считает, что добьется победы совершенно в иной плоскости. Он не верит в то, что может победить нас силой оружия. И никто из прихожан не поверил бы ему, если бы он начал проповедовать силовую победу над всем государством. Но, когда Сатана побеждает, от него всегда можно уйти. Убежать, ускользнуть, не дать ему себя победить.
— Вы намекаете на коллективное самоубийство?
— Да, только уже не семерых, а всей паствы.
— Откуда такая уверенность? Молдер смолчал.
— Агент Молдер! — Скиннер сверлил его взглядом. — По-моему, вы чего-то не договариваете. Вы знаете что-то, чего не хотите говорить, не так ли?
— Я не знаю. Но я предполагаю… подозреваю.
Скиннер свирепо погладил лысину. Желваки его прыгали. Он вскинул взгляд на Скалли.
— Агент Скалли! Та вздрогнула.
— Что предполагает и подозревает агент Молдер?
Она затравленно поглядела на напарника. Тот, бледно улыбнувшись, отвернулся.
Не желая ей мешать.
Скалли опять попала между двух огней. И лгать впрямую она никак не могла, и подводить — а в сущности, предавать — Молдера ей никоим образом не хотелось.
— Я не могу знать этого наверняка, — волнуясь и тщательно подбирая слова, начала она, — но у меня создалось впечатление, что агент Молдер подозревает, будто Верной Эфесянин лишь пользуется апокалиптической терминологией и вообще категориями христианской традиции, чтобы быть более понятным пастве. Но на самом деле он готовит ее к коллективному самоубийству совершенно по иным причинам и с иной целью.
— С какой целью?! — потеряв всякое самообладание, проревел Скиннер, уперев руки в бока и широко расставив ноги.
— Не с корыстной, — сказала Скалли.
— Да что тут происходит, черт возьми! Вы будете говорить по существу, или нет?
— Нет, — ответил Молдер.
Скиннер побагровел. Но он не успел ничего сказать. Дверь распахнулась, и вбежал взмыленный, в сбившейся на бок каске офицер поисковиков.
— Мне только что сообщили… — задыхаясь, скороговоркой выпалил он, вытирая вспотевшее лицо. — Верной собрал всех прихожан в молельном зале… Они поют какие-то гимны. Только и слышно: смертию смерть поправ, смертию смерть поправ… Не к добру это. Что-то готовится, ей-богу. Рассел клянется, что, если почувствует угрозу для жизни людей, начнет штурм, и плевать ему на отсутствие повторного
Скиннер тяжело вздохнул. Вся его бестолковая ярость куда-то вдруг испарилась, и стало видно, что он просто насмерть устал. Вот так бы сразу, почти мстительно подумала Скалли. Очень правильно говорят, кажется, в России: взрыв не грянет — генерал не перекрестится.
— Наверное, вы хотите поехать туда? — негромко спросил Скиннер.
— Да, — сказал Молдер.
— Езжайте, — сказал Скиннер.
Дворец Семи Звезд 27 ноября, 12:30
— Господь защитит вас от зла! Слушайте все, слушайте все и повинуйтесь! Настал час испытания веры! Отриньте прах мира сего с ваших ног, и Господь защитит ваши души от зла!
В самой просторной комнате бывшей фермы было не протолкнуться. И было нечем дышать. Могучие люди Вернона закрыли все окна и замерли в ожидании, каждый на своем секторе обстрела, с винтовками в руках. Было видно, как в ярдах в семидесяти от Дворца, пригибаясь, медленно и осторожно перемещаются в высокой траве полицейские. Они прекратили поиски и тоже были вооружены. Вдали, у шоссе, виднелись съехавшие к обочине автомобили, истерически полыхавшие мигалками. Словно кто-то жевал эти вспышки, ритмично перекатывая их то за правую щеку, то за левую…
Верной встал на свое место за кафедрой и положил руку на Библию.
— Братья и сестры, — сказал он в мгновенно наступившей тишине. — Не дивитесь, если мир ненавидит вас.
Кто-то шумно, коротко вздохнул, и тут же затих.
— Не дивитесь тому, — сдвинув брови, повторил Верной. — Мы знаем, что мы перешли из смерти в жизнь, потому что любим братьев; не любящий брата пребывает в смерти.
Он нашел глаза Мелиссы, стоявшей во втором ряду, с краю, и чуть улыбнулся ей, ободряя.
— Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца; а вы знаете, что никакой человекоубийца не имеет жизни вечной, в нем пребывающей.
— Прошу всех собравшихся во Дворце Семи Звезд выходить из помещений по одному! — глухо и неважно доносился откуда-то издали нечеловеческий рев мегафона. — Если через пять минут это не будет сделано, я начинаю штурм! Начинаю отсчет. Раз…
— Любовь познали мы в том, что Он положил за нас душу Свою. И мы должны полагать души свои за братьев.
Двое старших служителей стали быстро, но без кощунственной суеты обносить собравшихся пластмассовыми стаканчиками с розовым питьем. Все было рассчитано и приготовлено заранее.
— Пятьдесят семь! Пятьдесят восемь!
— А кто имеет достаток в мире, но, видя брата своего в нужде, затворяет от него сердце свое, — как пребывает в том любовь Божия? Дети мои! Станем любить не словом или языком, но делом и истиною!
Могучие люди Вернона слаженно, четко выбили стекла стволами винтовок и первыми открыли огонь. Закричали дети.
— Возлюбленные! — возвысил голос Вер-нон. — Если сердце наше осуждает нас, то паче того осудит Бог, потому что Бог больше сердца нашего и знает все. А если сердце наше не осуждает нас, то мы имеем дерзновение к Богу, и чего не попросим, получим от него!