Поле, где я умер. Файл №405
Шрифт:
Скалли поспешно выхватила блокнот и ручку, готовясь фиксировать каждое слово. Действительно, какое им дело сейчас до того, будут эти показания иметь юридическую силу, или нет? Лишь бы слова Мелиссы не оказались просто бредом. Лишь бы то, что женщина сообщит сейчас, подтвердили затем факты.
Вот почему наблюдатели не обнаружили ничего, подумала она. Бункер был сделан лишь вчера…
— Федераты показались перед самым рассветом, — сказала Мелисса. — Вон оттуда, — и указала на особняком стоящую группу деревьев в четверти мили к северу. Даже отсюда было видно, как их ветви треплет ветер.
Карандаш замер в руке Скалли.
— Наши знали, что они превосходят
Скалли обессиленно опустила руки.
— Мы видели уже много смертей, но привыкнуть так и не смогли. Когда твой брат или сын умирает у тебя на руках от раны в живот, умирает в муках… — она качнула головой и не стала продолжать. Молдер слушал, затаив дыхание, и Скалли почему-то показалось, что он слышит в словах этой сумасшедшей куда больше, нежели она, Скалли. — Я была сестрой милосердия, но кто бы знал, как я измучилась. Кто бы знал, как мне самой нужен хоть кто-нибудь милосердный, чтобы выплакаться у него на плече. Сюда я приехала уже не служить, а лишь только чтобы найти… его. Мужа. Я надеялась, что он уже понимает, как все стало безнадежно, и не станет отступать дальше, останется в Теннесси, дома… В Эпсон-хаусе, там, где мы… мы… — голос ее затрепетал от слез, казалось, она сейчас разрыдается и не сможет выдавить больше ни слова. Но она совладала с собой, и через полминуты закончила просто: — Где мы жили. И я его нашла.
Она умолкла, невидящими глазами глядя в даль американского поля, расстилавшегося кругом, сколько хватал глаз. Потом обернулась к Молдеру.
— Я нашла его слишком поздно, — проговорила она, глядя ему прямо в лицо. — Наши, вместо того, чтобы попытаться отступить дальше, приняли бой. Здесь. Вот здесь, — она широко повела рукой. — Женщин и раненых попрятали в погребах, и буквально у нас по головам бегали и ползали солдаты, и той армии, и этой, мы чувствовали дым выстрелов, он душил нас, мы слышали крики, то победные кличи, то предсмертные вопли… Слышали, как падают наземь убитые. Двадцать шестое ноября тысяча восемьсот шестьдесят третьего года. Это был такой мелкий, незначительный бой… о нем потом даже не писали в сводках. Но я здесь была.
Она чуть улыбнулась, продолжая глядеть на Молдера ласково и мягко.
— И вы здесь были. Я видела, как вы умерли на этом поле.
Ошеломленная Скалли переводила взгляд с Молдера на Мелиссу и обратно. Лицо Молдера было серьезным. Да что там серьезным — благоговейным и трагичным, словно ему и впрямь поведали какую-то истину. Словно он верил этой психопатке. Скалли стало обидно за напарника — едва ли не до слез. Все мужчины одинаковы, подумала она с горечью. Смазливое личико, обтянутая джинсиками ладная фигурка, голос, наполненный горестной страстью — и они развешивают уши, будто на просушку…
Трудно будет нам с ним довести это дело. Трудно.
Мелисса отвернулась от Молдера и снова стала смотреть вдаль. Туда, откуда пришли федераты. И Молдер стал смотреть туда. Теперь оттуда летел лишь пронизывающий осенний ветер.
18:10
Быстро темнело, и машина неслась по шоссе, наполненному мельтешением рубиновых габаритных огней. Мелисса, вконец, по-видимому, вымотанная произошедшей с нею на поле странной вспышкой — да и вообще всем этим сумасшедшим днем, начавшимся захватом Дворца — дремала на заднем сиденье. Скалли и Молдер не разговаривали. Скалли не знала, о чем сейчас говорить с напарником; его поведение все меньше нравилось Скалли, она его все меньше понимала. А если понимала — понимание было из того пренебрежительного регистра, в котором царили вывешенные на просушку уши. Ей было неприятно думать о напарнике так, но ничего иного не приходило на ум.
Оставив одну руку на баранке, Молдер вдруг завозился, достал из кармана трубку мобильного телефона и стал нащелкивать номер.
— Куда ты звонишь? — не выдержала Скалли.
— Хочу договориться с психотерапевтом, — ответил Молдер. — Возьмется ли… — он не договорил, услышав, как в трубке отчетливо запиликали короткие гудки.
Занято. Молдер досадливо качнул головой.
— То есть… — медленно проговорила Скалли. — Ты надеешься с помощью гипноза вызвать у нее и зафиксировать для общения какую-то одну личность, которая смогла бы ответить на наши вопросы? Грубо говоря, приковать к яви того же Сидни и спрашивать, пока он не ответит? Чтобы у него не было возможности убежать?
— Она хочет говорить! Скалли, Мелисса хочет нам помочь, но у нее не получается, и, стало быть, мы тоже должны ей помочь! Ты ведь видишь! Она перенасыщена личностями, или воплощениями, думай, как хочешь, и любое сильное переживание уводит ее туда, где это переживание ее впервые настигло. Бессмысленно спрашивать Мелиссу о насилии над детьми — об этом надо говорить с Сидни, и Сидни тут же выныривает к нам, когда мы заговариваем об этом, он хочет нам помочь, он прекрасный человек, как ты не понимаешь? Но бессмысленно спрашивать его об оружии — к нам тут же выныривает еще кто-то, времен Гражданской войны, а тогдашняя информация нам вряд ли пригодится на суде против Вернона. Значит, надо говорить с Сидни, чтобы никто больше не вторгался в разговор. Или наоборот, говорить с Мелиссой, но привести ее в настолько спокойное состояние, чтобы она не убегала и не пряталась за Сидни!
— Господи, какой бред…
— Отчего же бред?
— Молдер, не смей проделывать это с нею! Сознание и вообще вся жизнь этой бедной женщины и без того на пределе, они расколоты вдребезги. Только то, что она выдержала с Эфесянином в качестве одной из жен этого подлеца целый год, говорит о том, что ее легко обмануть, что она легко поддается самым чудовищным влияниям… Переходы из личности в личность служат для нее убежищем. Когда одна личность слишком травмирована или раздражена, Мелисса тут же спасается в другой. Если ты зафиксируешь ее в ком-то одном без возможности ускользнуть, когда это сделается для нее психологически необходимым, она может окончательно сойти с ума!
— Скалли, ну что ты говоришь? Она вовсе не ускользает, она идет навстречу. Стоит заговорить об оружии — она не спасается в личности, которая знать об оружии ничего не знает, а напротив, напролом, очертя голову идет туда, где оружие принесло ей больше всего страданий и оставило самое сильное впечатление. Всем стрессам она идет навстречу. Она героиня, Скалли, просто героиня. Она хочет помочь!
— Молдер, ты… извини… по-моему, ты к ней просто неравнодушен.
В устах Скалли это прозвучало, как ругательство.
И Молдер смолчал.
— Подумай еще об одном, — негромко добавила Скалли, так и не дождавшись ответа. — Ее внушаемость… ее привычка подчиняться… ведь что ты внушишь ей, то она тебе и ответит. Что ты захочешь услышать — то она и скажет. А ты будешь думать, что она тебе сообщает ценнейшую информацию. По-моему, она уже сейчас тебе бессознательно подыгрывает, рассказывая лишь о том, что тебе интересует и что поражает тебя более всего. А под гипнозом — она станет просто зеркалом твоих желаний…