Полесский шаман
Шрифт:
– Серега, а ты сам бы так смог?
– Я-то смог бы. В моей семье, я закрывал глаза на все. Жена могла спать с кем хочет. Главное, что бы домой не водила. Вообще, я думаю, нормальная баба не станет бросаться семьей ради минутного кайфа. Гульнула, значит, надо было. Сын похож на меня, ну и ладненько.
– Ни хрена себе, – пробормотал офигевший Леник, – чего же тогда она тебя бросила? С таким мужиком любая осталась бы жить.
– Не она бросила, я сам ушел.
– Почему?
– Не мог дать им то, что они хотели.
– Что это?
– Нормальную человеческую жизнь. Странный
– Что правда, то правда, – ответил Леник, – тут я с тобой согласен.
– И возвращаясь к нашим барабанам, – вспомнив, сказал Сергей. – Как видишь, Леник, бабы тоже полигамны.
– Да пофиг мне, – мотнул головой Леник. – Вот заладил.
– Более того, твоя полигамия роду человеческому особо и не нужна. Нас и так почти семь миллиардов. А вот женская полигамия на фоне атомных станций, коптящих труб, выхлопных газов, красителей, консервантов, бухла – наконец, приобретает особый смысл. Бабы, таким образом, берегут нашу нацию, наш генофонд от уничтожения.
– Етить твою мать, – встрепенулся Леник, – ты только в деревне об этом не заикнись! И так бабы твоей телегонией направо-налево занимаются. А если еще в позу станут, да медаль на шею наденут. Хрена лысого в грызло потом дашь!
Сергей повернулся к Михалычу и сказал, заканчивая:
– Просто забей. Это природа, вот и все.
Андрей поднял глаза.
– Забить, и все? Я, вообще-то совсем не врубился, о чем ты говорил. Возможно, что-то в этом есть. Может быть, найдутся такие, как ты, которым пофиг. Но я, как и Гентос, как и большинство мужиков на планете, не могу. Хотел бы забить, но не могу. Рана в душе, понимаешь? Болит, и ноет, и ноет. Жаль, нельзя вытащить это дерьмо из души и бросить на дорогу.
– Иногда можно, – осторожно встрял я. – Бывает, вдруг неожиданно все пофигу становится. Отрешился, раз и навсегда. Сложно, но можно. Я однажды так забил. Резко, одним днем, раз – и отпустило. Ты, Михалыч, тоже. Махни рукой, и гори оно гаром, синим пламенем.
Мужики принесли охапки скошенной, уже высушенной травы, разлеглись возле костра. Мы последовали их примеру. Разговор как-то сошел на соседей. У кого какие мрази попадались. Я просто смотрел вверх. Две вещи, на которые можно смотреть бесконечно. Огонь и звездное небо. Костер мерно потрескивает. Маленькие искорки срываются с языков пламени и устремляются ввысь, стремясь занять своем место рядом со звездочками. Небо сегодня на редкость удачно вызвездило. Отчетливо виден млечный путь. Такого в городе не увидишь. Все примолкли, завороженные. Даже Леник и Сивый перестали перебрасываться шуточками. Мы слушали треск костра, шум ветра через деревья, шорохи ночных животных.
Я нарушил тишину.
– Смотрите, мужики, отсюда сразу три планеты видно. Вон там, сразу над деревьями вслед за солнцем уходит красавица Венера. Смотрите, какая яркая. А вон там, прямо над нами, Юпитер. Защитник и спаситель нашей планеты. Если бы не он, не было бы жизни на земле. Он ужасно далеко, но светится не намного меньше Венеры. В бинокль можно даже увидеть пару его спутников.
И, наконец, – я помолчал, отыскивая тусклую звездочку среди похожих товарок, – вон там, сморите, почти не отличимый от звезды, его величество, Сатурн. Его кольца завораживают…
– Сатурну больше не наливать, – давясь смехом, перебил Леник, и больше не сдерживаясь, захохотал. Его смех подхватили остальные.
– Я вижу еще одну планету, – сказал Сивый, когда смех начал стихать.
– Какую?
– Да та, что под ногами, – сказал он. Ему ответил новый взрыв хохота.
Напряжение спало. Леник отрезал со стола кусок сала, насадил на прутик и стал жарить на огне. Гена и Андрей сделали то же самое. Мне было лень вставать. Как и оставшимся.
– Вот чего-то все-таки не хватает, – протянул Валет.
– Я знаю чего, – ответил Сергей.
– И чего же?
– Какой-нибудь истории на ночь.
– Какой, например?
– Ну, например, про Черного Прапора, слышал?
– Бэээ… Меня сейчас стошнит.
– А про Черного Дембеля,
– Шаман, ну харэ баяны гнать!
– Про Черного Доктора знаете? – вмешался Андрей.
– Про доктора, говоришь? – задумался Леник. Поморгал немного, и сказал: – Не, такой не знаю. Давай, Андрон, накидывай.
– Ну, хорошо. Тогда, слушайте, – Андрей замолчал, Гентос и Валет о чем-то жарко спорили. Сивый хлопнул Валета по ноге:
– Тихо ты, дай послушать.
Михалыч подождал, пока они успокоятся. – Случилась эта история пару лет назад, где-то между Брестом и Гомелем. Как раз посередке между Витебском, и вашей Гориводой…
Маршрутка шла в сторону российской границы. Рейс "Киев-Москва". Многие пассажиры еще спят. Даже те, что подсели в Гомеле. Отрубились после посадки. Рассвело. Солнца еще нет, но встречные машины уже стали выключать габариты. Дорога идет вдаль, слегка утопая в утренней дымке. Машин мало, что не удивительно для этого времени суток.
Следом за микроавтобусом идет машина с российскими номерами. Люди едут домой. Муж и жена, обычные разговоры. Краем глаза водитель заметил, что-то мелькнуло, и в следующее мгновение там, где была маршрутка, возникло облако пыли, а сама машина взлетела в воздух, перевернулась и упала на встречку. Через секунду долетел звук удара. Позже, на записи регистратора было видно, что водитель встречной Ауди заснул, и резко вышел на встречку прямо в лоб. Маршрутка даже вильнуть не успела. Один из тех случаев – секундой раньше, секундой позже и трагедии удалось бы избежать. Машин почти нет, за обочиной чистое поле.
Водители с обеих сторон стали останавливаться, выбегать, в руках аптечки, огнетушители. Люди доставали телефоны.
Пассажиры в Ауди погибли мгновенно. Машина – сплошной фарш из мяса и стали. Воняло бензином. Маршрутка выглядела лучше. Тяжелая машина поглотила удар. Водитель был пристегнут, выжил, отделался лишь царапинами, и несколькими ушибами. Его пассажирам повезло меньше. Во время падения многие разбились о поручни и другое железо внутри салона. Трое погибли на месте, остальные в различном состоянии. Водители помогали выбираться пострадавшим, выносили тех, кто не мог двигаться, клали на бок, подальше от машин. Людей приводили в сознание нашатырем. Больше ни чем не могли помочь. Как говорится, не врач – не лезь. В ожидании скорых многие в бессилии опускали руки.