Полет «Феникса»
Шрифт:
Моран посмотрел на Стрингера и вдруг увидел в нем человека, который отдаёт себя на их суд. Приговор отсрочен до утра. Интересно, сможет он выговорить хоть слово? Надо попытаться.
— Поз-равляю.
В забрезжившем рассвете добрались до самой горловины дюн. Прежде чем над землёй поднялся полный диск солнца, они очистили путь для самолёта.
Стрингер зашёл в салон выключить свет. В ту же розетку включил свою бритву и прислонился к переборке, зажмурил от боли глаза: вместе со щетиной бритва сдирала кожу, мешала сосредоточиться. Он пытался мыслить ясно. Теперь самолёт закончен. Все проблемы позади. Теперь «Феникс» должен взлететь. Эта мысль несла с собой беспокойство. До сих пор его занимала лишь постройка самолёта, теперь же предстояла окончательная проверка конструкции в воздухе. Что-то он мог и упустить: никогда прежде ему не приходилось строить полнообъемные самолёты.
Звук бритвы гипнотизировал, и он не заметил, как стукнулся обо что-то головой, падая на пол. Ему показалось, что лежал он долго, прежде чем услышал чей-то голос над головой.
— Мы готовы, Стрингер.
Он встал на ноги, а уж потом открыл глаза, увидел в дверном проёме Морана и забормотал:
— Иду. Я брился. Иду. — Он не обратил внимания на кровь на лице в том месте, которым ударился. Испытал только сильную досаду неизвестно на кого. — Вода? — спросил он штурмана, но Моран уже исчез. Он не хотел так жадно спрашивать о воде — получилось это само собой. Нарочито помедлив, он положил бритву в коробку и взял с собой, потому что в своих поездках никогда с ней не расставался.
Мистер Таунс. Где мистер Таунс? Его пилот.
Они сгрудились у хвоста, возле воды. Было полторы бутылки. Половина бутылки была ещё тёплой после дистилляции. Солнце светило в их лица. Они были безжизненны.
— Бутылка и половина бутылки, — сказал Моран, пытаясь чётко произнести слова. Ночью было безветренно, и роса не выпала. — Разделим полную. Остальное — Фрэнку. Ему нужнее — он пилот.
Баночкой разлили жидкость, следя, чтобы не пролилось ни капли. Из салона вышел Стрингер. По его щеке текла кровь. Он пил свою воду, как и остальные, закрыв глаза и испытывая странное чувство: глотать было нечего, вся вода уже исчезла, всосалась в распухший язык. И сразу пришло мучительное ощущение — захотелось ещё. Они отодвинулись от Таунса, пока тот пил свою повышенную норму.
Солнце уже жгло.
— Мистер Таунс. Взлетаем сразу же, как только прогреется мотор.
Таунс смотрел на испечённое лицо и подрагивающий рот, время от времени невыразительные глазки за стёклами сами сжимались, потом снова открывались. Робот был в действии.
— Как я уже говорил, у этой машины высокая тяговооруженность и очень низкая манёвренность при малых скоростях. Будет некоторое рысканье при разбеге, так как пропеллер только один. Помните, это не «Скайтрак». Благодаря широкому размаху крыльев бортовая качка будет незначительна. Если почувствуете, что способны удерживать машину на высоте в сто футов, оставайтесь на ней, подниматься выше нет смысла. С другой стороны, нужно оставить себе возможность исправить всякие признаки неустойчивости.
Глядя на них со стороны, Моран больше не тревожился; для этого он был слишком измождён. Перед ним стоял Таунс, старик с падавшими на плечи седыми волосами и провалившимися глазами, и слушал поучения юнца, растолковывающего ему, как лететь. Моран не знал ни того, о чем думает сейчас Таунс, ни того, что он скажет Стрингеру. Это будет первый и последний полет Таунса на образце, который никогда не пойдёт в серийное производство; ему предстоит стать единственным пилотом «Феникса», тоже единственного в своём роде. Если все это имеет для Таунса смысл, значит, у них есть шанс.
— Как вы знаете, щели закрылков установлены в открытом положении, и с пассажирами на борту во время полёта будет некоторое провисание хвоста. Учитывайте это. Я предполагаю крейсерскую скорость в сто пятьдесят — двести миль, поэтому мы должны будем заметить колодец самое большее через два часа. Если рычаги будут хорошо слушаться, сделайте широкий разворот на запад, а потом держите прямо, сосредоточившись на удержании устойчивого полёта. Вот и все, что вам нужно делать. Проблем быть не должно.
Таунс отметил, как снова сжались глазки за стёклами: робот отключился. Он внимательно выслушал все, что конструктор ему сказал, потому что сегодня всем им предстояло выжить или умереть, и это зависело от того, как он будет управлять рычагами.
— Благодарю вас, — сказал Таунс.
И тут Моран вдруг понял, что все это время подсознательно тревожился, как же все-таки все это воспримет Таунс. Он всем телом вздохнул от облегчения.
— Лью, запускаем. Убери всех подальше.
— Слушаю. — Он отвёл их в сторону, куда заранее оттащили инструменты, козлы и все, за что мог зацепить хвост. Стрингер отошёл вместе с ними, но стал в стороне. По песку тянулись длинные тени. Они смотрели, как взбирается в своё пилотское гнездо Таунс. С минуту он просто сидел, приходя в себя от затраченных усилий. Затем открыл кран и нажал сектор газа. Качнув ручкой десяток раз, отпустил её. Руки работали привычно. Он знал это и доверял им. Но вдруг, в первый раз сознательным усилием, напомнил себе об особых обстоятельствах и резко отжал выключатели пожарной системы на случай, если произойдёт воспламенение двигателя. Опять по привычке повернул голову, чтобы убедиться, что все ушли за край крыла, что нет никого рядом с винтом.
Стартер.
От вспышки качнулись все три лопасти, из трубы вырвался масляный дым, но мотор не взял. Он заметил, как напряглись крылья, и засомневался — выдержит ли трос, рассчитанный на трехтонную нагрузку.
Второй патрон.
Пропеллер дёрнулся, сделал оборот, опять дёрнулся и остановился. Где-то был приоткрыт выхлопной клапан, и сжатый газ со свистом устремился по трубам. В стартере ещё пять пиропатронов. Топливо в мотор попадает, свечи дают зажигание, компрессия сильная, непонятно, почему он не запускается, если цилиндры очистились от масла и конденсата.
Третий патрон.
Вспышка, но пропеллер опять остановился. В воздухе закружились кольца голубого дыма. Брызнула струя непрогоревшего топлива. Таунс обеднил смесь, чуть прикрыл дроссель и нажал на кнопку, моля бога, чтобы у кого-нибудь нашлись силы сбить пламя, если оно начнёт выходить из трубы.
Четвёртый патрон.
Опять впустую. Он уже боялся: мотор должен завестись в оставшиеся три попытки, или все пойдёт насмарку, все двадцать шесть суток. Рискнуть следующим зарядом на продувку камеры — смесь переобогащена, чувствуется по запаху. Теперь смесь бедная, подсос отключён, дроссель открыт на всю ширину, можно рискнуть.
Пятый патрон.
Винт закрутился ровно, без дёрганья, из трубы поднялась черно-синяя мерзость. Когда пропеллер стал, в Таунсе все содрогнулось от страха.
Шестой патрон.
Толчок. Остановка. Снова толчок. Двигатель нехотя пошёл, сотрясая раму, пуская в небо клубы поголубевшего дыма. В рёве мотора потонули сотрясающие горло рыдания, когда он сидел, весь обратившись в слух, не в силах больше ничего сделать, только улавливая звук цилиндров — один из них все ещё давал перебои, но явно выравнивался. Вот мотор заработал уверенно, бодро — для него не было музыки, приятнее этого мерного рёва. Повернув голову, он смотрел, как преображаются их лица. У него самого задёргались губы, и он понял, что улыбается.