Полёт Филина
Шрифт:
Накинув халат, Вадик вышел во двор. Вернулся он крайне недовольный и подавленный.
– Чё случилось, может помочь чем?
– Нет брателло, сам справлюсь.
– Кто приходил-то? – Не унимался Ильдар.
– Да так, шнырь один, Кешей назвался. Знаешь, его?
– Кеша? Вродь слышал. Под Тарасом ходит, кажется. Чё ему надо-то?
– Привет передал от местной братвы, помощь предлагал. Послал я его, короче. Завязать хочу.
Нежданная, к тому же ещё нежданная именно в этот вечер весточка из воровского мира разрушила дружескую идиллию, и за столом повисла пауза. Выпив ещё кружку пива, гость засобирался домой.
– Ильдар, останься, сам же говоришь, завтра выходной у тебя, побухаем ещё, попаримся.
Очередной заход в парилку разогнал стресс от визита воровского посланника, и друзья продолжили празднество.
Из динамиков магнитофона доносились слова Владимира Высоцкого:
Протопи ты мне баньку по-белому,
Я от белого свету отвык,
Угорю я и мне, угорелому,
Пар горячий развяжет язык…
– Ты бы знал, брателло, как же всё-таки сладок аромат свободы, особенно когда только с зоны откинулся, – прорвало, наконец, Вадика. Раньше он ни с кем не делился своими мыслями, своей болью. – На воле и солнце греет теплее, и даже воздухом морозным дышится легче. Не так-то просто удержаться в спец-колонии для малолеток. Там нет законов воровских, там беспредел свирепствует. Это у себя на квартале я шишку держал, а в колонии пацаны покрепче оказались. Да ещё такую прописку устроили, что неделю в больничке провалялся. Зато потом этому Кнуту, козлу вонючему, что зачинщиком был, череп поленом проломил. С тех пор пацаны и зауважали.
– А второй срок?
– Что второй срок? Откинулся с малолетки, героем себя почувствовал. Пацаны в рот заглядывали, когда им байки травил про жизнь тюремную. Да тут ещё Генка Шест объявился. Нечего, говорит, мелочёвкой по сараям побираться. Дела, говорит, надо вести по крупному, брать квартиры побогаче, у торгашей и цеховиков. Барахло у них и так ворованное, так что помалкивать будут, иначе ОБХСС их самих же и загребёт. Мягко стелил, пройдоха.
Ох, знобит от рассказа дотошного,
Пар мне мысли прогнал от ума,
Из тумана холодного прошлого
Окунаюсь в горячий туман.
– Взяли-то всего две квартиры, а куш уже хороший был. Представляешь! Я раньше столько бабла в руках не держал. Бухла немерено, девки, шалавы всякие, сами в кровать прыгают – не жизнь, а малина. Я тогда про всё забыл, и про колонию, и про то, что завязать собирался. Даже про матушку забыл. А ведь хотел вырвать её из жизни этой поганой, подарков накупить, старость обеспечить ей достойную.
А тут ещё, представляешь, встречаю как-то Славку Игнатьева. Тогда я ещё думал, что это он меня по малолетке мусорам сдал. Едет, сволочь, в новых "Жигулях". Очки тёмные, пальцы в перстнях. Вот, думаю, на заводе у станка так не прибарахлишься. Наверняка барыжничает Славка. Он, значит, в кабак заходит, я на улице жду. Целый день прождал. Выходит он оттуда пьянёхонек, с бабой в обнимку. А баба хоть и старше его выглядит, но не потасканная вовсе, не шалава какая-нибудь, ухоженная вся, в украшениях золотых. Вот тогда я и понял, где бабки настоящие вертятся, а мы с Шестом – домушники мелкие. Ещё сильней на Славку обозлился. Я, блин, там срок по колониям мотаю, а он здесь, не зная забот, жизнью наслаждается.
Баба, значит, за руль, она потрезвее его оказалась, и поехали они по трассе, что за город ведёт. Я частника тормознул и за ними. Приезжаем мы в посёлок дачный, я такого не видал раньше. Забор, шлагбаум, будка полосатая и никаких вывесок с названием. Что за дачи, не разберёшь. Охранник нас не пустил, пропуск потребовал. Пришлось за поворот отъехать. Частника отпустил, а сам через забор. Еле успел засечь, в который двор они заехали. Вот и решил я тогда дачу ихнюю обчистить.
Эх, за веру мою беззаветную
Сколько лет отдыхал я в раю,
Променял я на жизнь беспросветную
Несусветную глупость мою.
Генка Шест на дело идти отказался, дачи, говорит, серьёзные, с охраной. Меня же, дурака, заело. Мести хотел, вот и решился идти один. Короче, взяли меня на месте преступления. Я даже притронуться ни к чему не успел, а мне пятерик припаяли.
– Чё так строго?
– Баба таю, мымрой горкомовской оказалась. А Славка в любовниках ходил у неё, вот и прибарахлила она его.
– Ну ты Филин, блин, даёшь. А чё, на самом деле Славка сдал тебя по малолетке?
– Да нет. Я потом у одного знающего сидельца пробил, когда на зоне оказался. Не причём Славка. Там другие ходы оказались.
ГЛАВА 4
В хорошие места на работу не брали. Удалось устроиться на автомойку – каторжный труд, не лучше зоны. С утра и до вечера в сырости, а зимой ещё и промозглый холод. Да и заработок-то не очень – на машину не скопишь, дом не отстроишь. Что и удалось Вадику, так это сносно приодеться. Отец, продолжая пить, деградировал окончательно, да и мать стала частенько к стакану прикладываться. Блин! Конечно же, не таким представлял себе Вадик возвращение к нормальной жизни, не такой ценой. Жизненное болото не хотело выпускать Вадика и его близких из трясины нищеты и безысходности. Блин, и ещё раз, блин! Надо что-то делать…
– Блин, Ильдар. Зачем ты мне это рассказываешь?
– Всё нормально, Вадик. Никакого риска. Сантехника в доме уже вся установлена, отделочные работы закончены, а неучтённых материалов гора осталась, и всё это под списание идёт. Представляешь, потом кто-то наварится, тот же прораб. Он уже два гаража построил и дачу достраивает. Чё ты, думаешь, он на свою зарплату это строит?
Этот Ильдар примчался ни свет, ни заря, глаза горят, голос взволнованный. Он и раньше подбивал Вадика на всякие авантюры, и всегда сходило с рук. Но нынче Вадику эта идея чем-то не понравилась, что-то подсказывало, не надо в это дело лезть, бедой пахнет. Наверное, тяжёлый жизненный путь интуиции научил.
– Брателло, вот на стройматериалах я и погорел по малолетке. Не буду я в этом деле участвовать, в другой раз.
– Другого шанса не будет, Вадик. Ты знаешь, сколько там унитазов осталось, дверей и окон! Там краски-шпатлёвки ещё на целый дом наберётся. Через два дня прораб вернётся и уйдёт товар.
– Прости, друг, не пойду.
Визит милиции не заставил себя долго ждать. Участковый с опером бесцеремонно прошлись по двору, заглянули в сарай, в собачий вольер и даже в деревянный сортир, и лишь потом оба вошли в дом.