Полет лебедя
Шрифт:
Эдвард невольно вздохнул и раскурил свою трубку. Андерсен в кризисе был сущим испытанием.
Теперь он вновь пытался открыть окно, яростно дергая задвижку.
— Что-то случилось! Люди бегут! Эдвард, подойди и посмотри! Я не осмеливаюсь!
Молодой Коллин подбежал и посмотрел в окно. Затем с видом наигранного раздражения взял Ханса за руку и отвел обратно к креслу.
— Это всего лишь очередная партия декораций. Возможно, последняя. Сядь и прекрати волноваться!
— Они не успеют собрать декорации вовремя. Я знаю это! Они…
Эдвард толкнул его в кресло и, насильно удерживая в нем, произнес:
— Если ты не будешь сидеть спокойно, я клянусь, что привяжу тебя! Посмотри, как трясутся твои руки! Да у тебя лихорадка!
— Мое лицо горит, посмотри на мой язык.
И он вывалил его наружу.
— Не будь дураком! — произнес Эдвард, возвращаясь на свое место. — Все, что тебе нужно сейчас, — это отдых. Давай поговорим о чем-нибудь еще, кроме пьесы.
Ханс Кристиан покачал головой.
— Тебе нужно было сегодня подольше поспать, — продолжал Эдвард. — Наверное, ты встал на рассвете и был здесь уже до завтрака.
— Я не мог уснуть, думая о критиках, — ответил Ханс Кристиан, закрывая свои уставшие глаза.
Эдвард взял в руки ножичек с головой гоблина и стал резать бумагу на мелкие кусочки.
— Как ты думаешь, Эдвард, она им понравится?
— Критики непредсказуемы.
— Но все, кому я ее читал, сказали, что она хороша!
Эдвард ничего не ответил. Он никогда не одобрял горячего желания Ханса читать свои произведения всем подряд.
— Ты что-нибудь слышал?
Ханс перегнулся через стол в мучительном ожидании ответа.
— Эдвард, ты должен мне сказать! Ты что-то слышал, что может сильно ранить меня! Я приказываю тебе, говори!
Эдвард беспокойно заерзал в кресле. Он не знал, что заставило его сказать:
— Ты же не ожидаешь единогласного хора похвал, правда ведь?
— Эдвард! Скажи мне! — прошептал Ханс Кристиан сухими губами. Его голова горела, а руки и ноги заледенели. Однако его физический дискомфорт едва ли можно было сравнить с тем психическим напряжением, которое он переживал сейчас.
— Я думаю, ты узнаешь об этом рано или поздно, — неохотно ответил Эдвард. Все его внимание было приковано к бумаге. — Они говорят, что сюжет твоей пьесы «Мулат» далеко не оригинален. Они говорят, что у тебя лирический, а не драматический талант.
Горящее лицо Ханса Кристиана побледнело, а глаза превратились в маленькие щелочки на фоне огромного носа. Целую минуту он смотрел на Эдварда, а затем заговорил с поразительным спокойствием:
— Значит, вот что говорят те, кто называет себя моими друзьями! Теперь я понимаю, что означает дружба на самом деле.
— Будь разумным, Ханс, — произнес Эдвард, удивленный таким необычным для Андерсена спокойствием. — Ты же не считаешь литературную критику личным оскорблением!
— А что же это еще? — настаивал Ханс Кристиан. Внезапно спокойствие покинуло его, и он вскочил на ноги, опрокинув стул. — Я вложил всего себя в пьесу, а они осмеливаются критиковать ее! Это зависть! Мои соотечественники завидуют моему успеху! Вот почему они так ненавидят меня!
— Не говори глупостей, — резко вмешался Эдвард. — То, что они говорят о твоей пьесе, не имеет никакого отношения к их симпатии или антипатии к тебе. Ты можешь их слушать, но не принимай их слов близко к сердцу. В конце концов, где бы были писатели, не будь у них публики?
— Мне наплевать на мою публику! — воскликнул Ханс. — Самый лучший зритель внутри меня! Если я доволен, кто они такие, чтобы судить мою работу?
— Тщеславие! — И Эдвард с такой яростью отбросил нож, что тот, перелетев через стол, упал на пол.
Ханса Кристиана затрясло.
— Значит, и ты повернулся против меня? Ты!
Эдвард встал и подошел к окну, повернувшись спиной к своему возмущенному другу.
— Давай не будем больше об этом говорить.
— Ты один из них, из тех, кто сомневается. Ты тоже считаешь, что мне не удался сюжет «Мулата»? — обвинительным тоном заявил Ханс.
— А ты, скажи честно?
— Нет! — слово пронеслось эхом по маленькой комнате. Молодой Коллин повернулся и улыбнулся. Руки у него были в карманах.
— Тогда по поводу чего весь этот спор?
— Неважно, откуда я взял этот сюжет! — Ханс Кристиан пытался защитить самого себя. — Я позаимствовал его у французского автора, но это не имеет значения! Я могу придумывать свои собственные сюжеты! Я напишу другую пьесу, намного лучше этой! Я докажу, что твоя злобная критика была незаслуженной!
— Она не злобная и она не моя, — как бы между прочим заметил Эдвард.
— Ты пошел на поводу у врагов. Но подожди! Ты увидишь! Мадам Хейберг божественна как Сесилия. Она оживит мои строки, говорю тебе! Там будет принц Кристиан, и он кивнет мне из своей ложи! Ты увидишь, как ошибался!
Дверь резко распахнулась, стукнув Ханса по затылку.
— О, прошу прощения, монсеньор. Я срочно должен увидеть советника. Где он?
Это был Бурнонвилль, балетмейстер, маленький и изящный. Он почти танцевал от возбуждения.
— Туфли для моих танцоров еще не прибыли. Красные туфли! Я не понимаю!
— Мой отец во дворце, монсеньор, — ответил Эдвард. — Он ждет новостей о…
— Белые туфли прибыли, а красные нет! — прервал его маленький человечек. — А они нам нужны. Пьеса не может пойти без них!
Балетмейстер был отстранен в сторону мадам Хейберг, влетевшей чуть ли ни в неглиже.
— Мой костюм не прибыл! Костюмерша послала его заменить, и он еще не вернулся назад. Я же не могу выступать в одном халате!
— Вы должны заняться моими туфлями, — настаивал балетмейстер.
— И моим костюмом, — требовала дама. — Я бы не возражала, если бы случилось что-нибудь другое, но моя одежда! — И немного истерически она начала причитать о своей злосчастной судьбе, коль костюм не могут доставить вовремя.