Полет на месте. Книга 1
Шрифт:
У меня же из списка его сослуживцев остался только один, о котором он просил упомянуть: портье Государственной канцелярии господин Тохвер. И мне действительно нечего о нем сказать, могу лишь упомянуть. Или все-таки? Стоп-стоп-стоп. Замечаю на полях своих заметок, к его имени я приписал с восклицательным знаком прозвище Бисмарк! И в связи с этим мне вспоминается комментарий Улло десятилетней давности: этот портье обладал самой представительной внешностью во всей Госканцелярии. Самой представительной даже на фоне трех последних премьер-министров. В связи с чем я и написал в свое время на полях: "Бисмарк". Имея в виду старого господина портье из Тартуского университета... Прозвищем которого, и
Такие вот славные демократические традиции. И Улло добавил: "Из этих самых традиций, если хочешь, состоял весь мой опыт работы в Государственной канцелярии. Ибо в традиционных, чуть ли не легендарных историях не должен отсутствовать (и чем более героична, то есть более эгоцентрична, история, тем более голозадой она становится) конфликт между опасной и несправедливой властью и маленьким крепким и смышленым "я", конфликт, который разрешается всегда, как мы знаем, в пользу последнего".
Улло оживился:
"У меня в бытность пребывания там двух министров было даже три таких конфликта. Первые два произошли одновременно на юбилее Ээнпалу, и оба, ни дать ни взять, именно такие, как полагается по традиции: пустяковые и выставляющие противника в смешном свете. Однако в ситуации маленького героя, то бишь меня, победительные и если не обещающие полцарства, то по меньшей мере четверть его".
Он продолжал:
"День рождения Ээнпалу был 28 мая. Празднество в помещениях Государственной канцелярии для своих проводили в последний день мая, и вдобавок к своим в узком смысле этого слова были приглашены с десяток человек из парламента. Плюс господа, о которых я сейчас упомяну.
Напитков было с избытком, и на некоторых господах это не замедлило сказаться. Но, кстати, отнюдь не на самом министре. Так что слухи о его приверженности к алкоголю в последние годы правления сильно преувеличены. Примерно как - по его словам - давний слух о смерти Марка Твена. Премьер-министр держался до конца, то есть до двух часов ночи, безупречно. Первый, кто после полуночи опасно закачался, был комендант дворца полковник Канеп. Террас подозвал меня к себе взмахом руки и попросил вывести полковника через двор. Квартира Канепа находилась там же, в западном крыле. Язык полковника для точной артикуляции был слишком тяжел, но он объявил мне, взяв себя в руки:
"Нет - ззнаете ли, если бы вы были ххотя бы ммайор - или, ччерт, ххотя бы капитан - что из того, что вы действуете по приказу Тетерраса. А он кто такой? Всего-навсего лейтенант..."
Что я должен был делать? Разъярился на свою беспомощность. И решил продолжать в духе безнадежного блефа:
"Господин полковник - как знать (этот промежуточный вопрос я произнес так неопределенно, как только мог, и, очевидно, он пролетел мимо его ушей - чего я и добивался) - как знать - может, я состою в Таллиннской ложе вольных каменщиков и имею звание полковника-лейтенанта?.. (Хотя там, кажется, были не воинские звания, а мастера, подмастерья и ученики, но они в данном случае не звучали бы - а "полковник-лейтенант" произвел впечатление.)
Он метнул на меня злобный взгляд: "Ну - черт с вами. Пошли. Поддержите меня немного..."
Мы пересекли, слегка покачиваясь, под светлым весенним небом дворцовый двор, и на пороге его квартиры я сдал полковника домашним.
Когда вернулся в Государственную канцелярию, Террас встречал меня в дверях: "Доставьте советника Клесмента домой в Кадриорг. Машина подана".
Советник правительства Клесмент, один из основных авторов конституции Пятса, был среди правительственных юристов, по общему мнению, самой светлой головой. До меня доходили слухи, что он попивает, однако пьяницей, по-моему, все же не был. Но на этот раз он крепко поддал. Так что мне с трудом удалось уговорить его спуститься с лестницы и подойти к автомобилю. Еле-еле я запихал господина советника в машину. Мы спустились по Комендантской улице с Вышгорода, затем поехали по бульвару Каарли и свернули налево. Советник правительства дремал, и все казалось в ажуре. А затем - в один момент - разлепил глаза и воскликнул: "Стоп-стоп-стоп...
– так что водитель замедлил ход.
– Я тут сойду... Если хотите, давайте со мной, - предложил он мне.
– Я в "Глорию"... Стооп!"
Я сказал водителю: "Езжайте дальше!" И шофер послушался. Когда машина прибавила скорость, мне не нужно было удерживать своего подопечного силой. Но когда мы доехали до улицы Палли, он отказался выходить. Был он невысокий, но дородный мужчина, и если б не под градусом, у меня возникли бы проблемы. Хотя повозиться все равно пришлось. Наконец он очутился у двери своего дома, где принялся громко выражать мне свою неприязнь, пока дверь не открылась и я не вручил его супруге.
На следующее утро и в дальнейшем полковник Канен полностью игнорировал ночной инцидент. Однако советник правительства Клесмент, явившись на работу в девять утра свеженький, вызвал меня к себе. Извинился. Дескать, он точно не помнит, как вел себя прошлой ночью, но догадывается, что не лучшим образом. И просит не принимать это близко к сердцу... Я заверил его, что он ничего предосудительного той ночью не сделал и что не стоит об этом говорить. После чего он отпустил меня, но на пороге окликнул:
"Паэранд, позвольте отныне говорить вам ты. Прошу отвечать мне тем же". И придерживался этого. И я был вынужден придерживаться, хотя старался в присутствии третьего лица избегать подобного обращения".
Улло продолжал: "А моим третьим конфликтом времен Государственной канцелярии (закон сказочного жанра требует ведь, чтобы число равнялось трем) был такой казус.
Однажды, кажется в последний месяц службы Ээнпалу, перед моим столом возник молодой господин в отутюженных брючках и сообщил о своем желании попасть на прием к госсекретарю: извольте доложить господину Террасу о моем приходе. И немедленно. Тут же представился, но я не могу сейчас назвать его имени, не потому, что хочу выгородить его, а по той простой причине, что фамилия выскочила из головы. Кто очень хочет узнать, может это выяснить: молодой господин в то время был эстонским пресс-атташе в Берлине.
Я не знаю, что в нем вызвало у меня мелочное раздражение. Стрелки брюк. Несколько наглая, провоцирующая манера держаться. Чванство, эдакий налет превосходства, прилипший к нему в нацистском Берлине. Во всяком случае, я на своем узком казенном стуле буквально прирос к сиденью.
"У госсекретаря сегодня приема нет".
"Я знаю, знаю. Но все же доложите ему".
"Он занят. Просил не беспокоить его. Я могу занести вас в список аудиенций на послезавтра в десять часов".
"Позвоните ему отсюда. У вас же телефон на столе".
"Госсекретарь просил не беспокоить и по телефону". (Это, кстати, была чистая ложь. Но я решил не пускать молодого господина к Террасу.)
"Послушайте, если вы будете упираться, я позабочусь через министра иностранных дел, чтобы завтра вас не было на этом месте!"
"Ваша угроза, милостивый господин, столь серьезна, что заставляет меня немедленно доложить об этом..."".
Улло решительно прошагал в кабинет госсекретаря - думая по пути, что лучше было бы, если бы каркающий молодой господин ворвался туда вслед за ним. Но этого молодой человек не сделал.