Полет на месте. Книга 1
Шрифт:
Мне не оставалось ничего другого, как перелистать старые регистрационные книги, отыскать адрес старика и вечером отнести десятку ему домой.
Жил он где-то на улице Эрбе, ныне давно исчезнувшей, в старом деревянном одноэтажном доме. Старик сам открыл дверь, сначала меня не узнал, но, когда я представился, стал чрезмерно предупредительным. Провел в первую простенькую, но вполне аккуратную комнатку в двухкомнатной квартире...
"Как же, как же. Здесь живет моя дочь. Марет. Но отправимся в мои владения..."
Владениями оказалась комнатушка в десять квадратных метров, которая была от пола до потолка заполнена кипами бумаг, включая и продавленную тахту.
"Работаете - и над чем, позвольте полюбопытствовать?.."
"Ну так. Немного...
– Вопроса он, казалось, не заметил и продолжал: - Ах, господин министр не забыл. Все-таки я в его батарее состоял, в Освободительную войну".
Тут в дверях показалась... его дочь Марет. Примерно моих лет девушка, с роскошными каштановыми локонами, с веселым лицом в форме сердечка и внимательными серыми глазами, которые как-то не совсем подходили к ее лицу. Лишь на следующий день я догадался почему. Потому что были полны глубокой затаенной печали.
Отец Велгре сказал: "Ну вот видишь, господин премьер-министр не забыл. А ты сомневалась..."
"Как так?
– тихим голосом возразила Марет.
– Я совсем не сомневалась. Ты сам беспокоился, что он, должно быть, забыл..."
Я встал, чтобы попрощаться. Пожал старому господину руку. Марет вышла меня проводить. В прихожей я спросил:
"Над чем работает ваш отец?"
Девушка покачала головой: "Он лишь воображает, что работает, - пишет эссе или что-то в этом духе "Основные черты идеального эстонского подростка". Но после инсульта три года назад - внешне это не очень заметно - его работа стала всего лишь игрой..."
"А вы сами, барышня?.."
"Я изучала года два в Тарту литературу. А когда отец вынужден был уйти на пенсию, бросила университет".
"А теперь?.."
"Теперь - работаю временно кем-то вроде лектора..."
"Где?"
"В "Христианском обществе молодых женщин" на курсах воспитательниц детского сада..."
Я спросил, стоя уже на пороге, и боюсь, что с каким-то непонятным мне легким искушением:
"Вы верующая?"
И эта с печальными глазами девушка ответила, спокойно глядя мне в глаза:
"Это ведь к делу не относится. Я читаю им лекции на тему воспитания в мировой литературе..."
"Но это же очень интересно, - произнес я с жаром, в тот момент вполне искренним, хотя через мгновенье тут же остывшим.
– Так интересно, что я бы хотел узнать об этом побольше. Где находятся эти курсы?"
"На улице Пикк..."
"В здании "Христианского общества молодых женщин"?.. Там можно вас найти?"
"Можно. Иногда..."
"До свидания..."
Но я так и не пошел туда ее искать. Во-первых, потому, что все это происходило во времена Руты. И во-вторых, возможно, потому, что еще одно обстоятельство вдруг обрело в моей жизни угрожающие размеры, бурно заявило о себе.
Правила в приемной премьер-министра были, кстати, весьма строгие. Министры и иностранные послы приходили к премьер-министру во фраках. Генералы редко являлись в цивильной одежде. В отношении некоторых посетителей мне даже давали кой-какие инструкции. Например, накануне очередного визита госпожи Таммсааре Террас велел ее ни к кому не допускать".
Улло улыбнулся сочувственно и лукаво, я спросил: "Ну и как же ты выкручивался?"
Он с усмешкой махнул рукой: "Выкручивался. С помощью у-у-у и в-в-в".
"Это как?"
"Уговаривал-успокаивал-убеждал. И весьма-вежливо-выпроваживал".
"Она что, действительно была столь несносной?.." И Улло подтвердил: "В невероятной степени. Но то, о чем я хочу рассказать, касается визита другого гостя. И он состоялся до госпожи Таммсааре. Она объявилась на Вышгороде после смерти мужа. А тот, о котором пойдет речь, побывал там в конце лета 39-го: monsignore Антонио Арата. Нунций Его Святейшества Пия XII, недавно взошедшего на престол папы. Он должен был прийти в понедельник в десять часов. Ээнпалу уже в пятницу меня предупредил, чтобы я проводил его к нему сразу, как только тот появится. При этом посмотрел на меня лукаво и в то же время с долей усталости в глазах, так что я должен был понять: кто здесь только не бывает! Почему бы не быть и нунцию? Мы примем его. Мы выслушаем его. По традиции даже с большим почтением, чем обычно. Ибо он представляет такую странную власть, которая и не власть вовсе, но, поди знай, может, она выше даже самой высокой власти...
Так что господин премьер-министр в связи с этим визитом, как бы это назвать, ходил на задних лапках. Но затем в понедельник утром, в девять часов, на моем столе зазвонил телефон, на проводе был сам премьер-министр:
"Паэранд...
– Кстати, он был не на шутку растерян, потому что обычно никогда не забывал, обращаясь к своим чиновникам, даже когда им приказывал, слово "господин". Как говорили его противники, только растерянность проявляет в нем жандарма.
– Паэранд! Я звоню из Арукюлы.
– Арукюла, бывшая мыза Барановых, в 26 километрах к востоку от Таллинна, с двадцатого года принадлежала Ээнпалу и была, очевидно, получена им в награду за заслуги в Освободительной войне и вообще за основание Эстонского государства.
– Я звоню из Арукюлы. Мы тут застряли с майором Тилгре. Мой шофер не может завести наш "Бьюик". А в десять ко мне должен прийти нунций. Так что примите его. Передайте ему мои извинения. И не дайте уйти. Это может вызвать скандал. Побеседуйте с ним. Развлеките его. Пока я не прибуду. Это очень важно. Понимаете?".
Ну, я ответил, что так точно, вполне понимаю. Хотя и не мог взять в толк, почему нунций после переданных ему извинений премьер-министра не мог бы просто прийти на следующий день. Я понятия не имел - и не знаю до сих пор, какие дела у него были с премьер-министром. Тем не менее я тщательно обдумывал, как его задержать на полчаса или даже на час, - вряд ли опоздание будет более долгим. Но ничего особенного я придумать не смог и решил положиться на импровизацию. Вскоре он прибыл. Невысокий, живой, подвижный человек с острым носом, в черной сутане, придававшей ему значительность, особенно благодаря лиловому воротнику. Между прочим, этот католический элемент ныне присущ одеянию священников и в протестантских странах. Не помнишь ли ты: наш архиепископ Рахамяги, когда у нас в гимназии время от времени служил утренний молебен, не носил ли он уже тогда нечто подобное?..
Итак, я встретил его у порога, умеренно поклонился и произнес по-немецки: "Monsignore, господин премьер-министр просил меня передать вам свои искренние извинения по поводу того, что, к сожалению, он опаздывает. И также, - тут я улыбнулся так подкупающе, как только мог, - он попросил меня задержать вас беседой до его появления. Если мне не удастся справиться с этим заданием, я получу от господина премьер-министра нагоняй".
Нунций, как я и ожидал, ответил на правильном немецком языке, только с небольшим мягким, я бы сказал, общекатолическим акцентом, национальная принадлежность которого неопределенна и который звучит, по крайней мере в наших краях, чуть-чуть по-русски, хотя и по-итальянски. Он сказал: