Полет на спине дракона
Шрифт:
— Да, ты уже говорил... А как же пришедшие... как же Маркуз?
— Что пришедшие? Вытащив меня из ямы, Маркуз показал мне тот самый ЗНАК... И вот через малое время — степи снова мои... Мои или их? Я не хочу больше это проверять. Я поверил в того Бога...
— В какого?
— «Который Един», но которого я не знаю, сынок. — Темуджин вдруг жарко зашептал. — Для всех, кроме «посвящённых», я тогда просто исчез, но пока меня не было тут, чудеса продолжались. Всё пошло не по намеченному недругами.
Джучи вздохнул. Что тут возразишь? Всё правда.
Когда отец пропал почти на четырнадцать лет, все говорили про это — «уехал». В давние годы, когда отправили родичи в страну духов деда Есугея, семья лишилась всего. Ползала семья в траве за пучками черемши, пока Тогрул не пригрел. Теперь же, когда исчез Темуджин (не просто голова семьи из нескольких человек, но и хан, на войлоке поднятый), в их жизни как будто бы ничего и не изменилось.
Кроме одного — они стали частью владений Тогрула, новым куском его улуса. И не то чтобы Тогрул завоевал их земли, нет. Хасар, брат пропавшего отца, ставший в улусе главным, присоединил их владения к коренным землям «названого отца» Темуджина.
Впрочем, многим племенам — тем самым, которые когда-то избирали Темуджина верховным ханом, — не понравилось сидеть под Тогрулом. Общие враги меркиты и татары давно разбиты и больше покою не угрожали, а коли так, то не нужно им больше никакого верховного хана. И они откочевали восвояси.
Уходили восвояси и конокрады, и безродные нахалы — «люди длинной воли». Им обещали богатство и славу, и они не собирались чистить потники у кераитских христиан.
Как озеро в жаркое лето, таял улус Хасара...
Да, невесёлое царило кругом настроение... только семью Темуджина почему-то оберегали как Святую Долину Духов... Как будто был некто, возлагавший на неё свои большие надежды.
И вот однажды чудо свершилось — Темуджин вернулся... И снова, как по волшебству, объединил все степи вокруг себя, не пощадив и самого Тогрула, чьи владения тоже привёл к покорности. Но КТО, кто и для чего так благоволит их семье? «Ох, кабы знать», — подумал Джучи.
— Теперь понимаешь, почему я исполняю все их повеления, — продолжал исповедь Темуджин. — Они просили выдать сыновей за христианок — я выдал. Они просили, чтобы я не мешал пришедшим, — я не мешаю, они делают, что хотят. Сынок... сынок, — затрепетал вдруг Темуджин, — смотри не перегни палку. А вдруг они слышат?
— Мужайся, отец, это вряд ли... Кому было выгодно то, что просили тебя делать? Например, женитьба царевичей — и меня в том числе — на несторианках, кому выгодна? Тем, кто твердит «Абай-Бабай»? Шаманам Креста? Может, пришедшие — это их люди?
На это отец не вполне уверенно возразил: найманы — христиане, а он, служитель Тенгри, найманов покорил, и кераиты — христиане, и он приторочил их кочевья к седлу. Никого из рода Рыжих Борджигинов пришедшие никогда не склоняли к христианству, Тогрул тоже поклонялся Мессии, и где он теперь? Съеден Темуджином, будто прожорливым псом... Кто следующий? Да и потом... что Маркуз? Он тоже знает то, что ему передали... не больше...
С этим Джучи не согласился. У него тут была своя, особая забота. Нет, Маркуз знает больше. Говорят, он умеет посмотреть так, что человек делается послушным щенком, а потом забывает. И Уке он ему прощать не собирался.
Маркуз и Уке. 1211 год
По берегам Орхона наливался багрянцем краснотал. Осень — пора не только щедрых даров Этуген-земли, это ещё и время, когда весь замаскированный под однообразную зелень мир сбрасывает личины. Издалека видно, где ольха, где колдовские космы мокростволой ивы.
А люди, зачарованные многоцветьем, становятся более доверчивыми. И легче попадают друг другу в сети.
Уке-хатун, как передовой алгинчи в наступающем войске, настороженно всматривается в даль. Закутанный Бату сидит рядом с ней на передней луке седла. Ветер не нравится ему... он возится в своём халатике.
— Не рано ли таскаешь сына с собой? — Маркузу это никак покоя не даёт.
— Ты — мой тургауд, и его тоже. Так тебе же лучше, мы — вместе, под твоей защитой.
— Грудь застудит — кого защищать буду?
— Отраву проглотит — кого защищать будешь? — Она ещё слишком молода, чтобы во всём разобраться. Но знает — видела не раз, дети умирают легко, гораздо легче, чем взрослые.
Давно миновали времена, когда Орду и Бату были единственными внуками Великого Кагана. Берке и Шейбан — младшие сыновья Уке — не стали для неё ближе первенца. Её «главный» ребёнок, соединивший их с Маркузом золотой цепью невысказанного чувства, оказался и по характеру — спроста ли — роднее и понятнее, чем остальные дети. Не оттого ли, что Бату был зачат в любви. Орду и Шейбан — в покорности холодного тела. Первое отвращение заменилось для Уке пусть вполне терпимой, но обузой.
Уж так получилось, что Маркуз, желая защитить этот дом, принёс в него беду. Он всё-таки наступил на порог, что считалось несмываемым оскорблением и, по повериям, приносит хозяевам беду.
Видя холодность матери, Берке и Шейбан с особой силой потянулись к отцу — добрать внимания и, конечно же, получили его — с лихвой.
Радовалась всему этому только первая жена Никтимиш-фуджин, в юрте у которой Джучи стал бывать (назло Уке) всё чаще и чаще. Её Орду быстро подружился с обделёнными материнской любовью младшими детьми второй жены.
Впрочем, в эти годы появлялся Джучи дома лишь изредка. Темуджин воевал с тангутами, и то, что там происходило, было совсем не похоже на его давний бескровный северный поход, из которого он так рвался домой. Теперь ему уже не приходилось стесняться, глядя на своих подчинённых, ибо слава была надёжная... Ведь коснулась она, как положено, не всех, а только уцелевших.
Теперь Джучи мечтал не вернуться, но не мог. Война — единственное место для ханского сына, где он не может распоряжаться своей жизнью, — слишком многие отвечают за неё головой. Многих харачу, нухуров и нойонов война сгубила, хоть они того не хотели. Его же она охраняла, хотя он этого и не желал.