Полет на спине дракона
Шрифт:
Огонь в очаге не метался — ровным пламенем тянулся вверх.
Шаман прищурился, медные прутики-лучи на макушке его убора плавно закачались.
— В твоём очаге послушный огонь, он осушает влагу. И нож у тебя — красивый. Не махай им без толку, не отрезай головы своему огню. Живи разумом. Это всё, что открылось сегодня. Завтра — приду ещё.
Языки ровного пламени вдруг встрепенулись. Подул ветер из-под открытого полога.
Шаман яростно обернулся:
— Кто посмел войти без приглашения во время камлания...
Нагнувшись, резко,
— Пристало ли служителям Этуген пугать тоскующих жён, когда их мужья в походе?
— Не волкодаву решать, что важно пастуху, — прошипел волхв и взорвался: — Не суй нос в костёр, обожжёшь! Выйди и жди — я поговорю с тобой.
— У тебя отцепилась побрякушка с халата, взгляни, у левой руки... — спокойно-доброжелательно указал Маркуз.
Шаман невольно скосил глаза, а когда поднял их, его словно разом опрокинуло в две чёрные пропасти глаз пришельца... Безотчётный страх отбросил Уке к тщательно застеленному ширдэгу [66] . Даже Бату замер и, казалось бы, перестал дышать.
— Если кречет и ворон буду клевать друг друга яростнее — быстрее утонут. Так, да?
— Да, именно так, — заворожённо прошептал Теб-Тенгри.
— Но они помирились и слишком медленно погружаются, это правда?
66
Ширдэг — лежанка.
— Слишком медленно, болото усыхает... нужно крови, больше крови. Иначе — мало обиженных, слишком мало... — бормотал волхв, будто сам себе.
— Ты ведь знаешь, что обиженных уже много... Прислушайся к себе, и ты поймёшь — их уже достаточно для бунта. Настал твой час, Теб-Тенгри. Запомни — завтра болото усохнет. — Пропасти зрачков Маркуза ровно и безжалостно тянули, высасывали остатки воли.
— Да, выступать нужно сейчас... Это так, завтра болото усохнет... — повторил главный волхв.
— Теперь иди... и не забудь: ты не заходил в эту юрту, не говорил ни с кем... Повтори.
— Да, я не заходил... я не говорил...
Выставив, подобно слепым, длинные руки вперёд, всесильный Служитель Неба семенящими шажками поплёлся к выходу. Уке провожала его широко раскрытыми глазами.
Маркуз выглянул за полог — похоже, для того, чтоб убедиться, уехал шаман или нет, — после чего обернулся к заворожённой всем происходящим женщине. Вздохнул... весь дрожа, будто с мороза. И, как срубленный шест, рухнул лицом вниз.
— Сочихел! — завизжала, наконец очнувшись, Уке.
Домашняя рабыня поспешно нырнула в юрту. Вместе с хатун они перетащили безвольное грузное тело Маркуза на ширдэг.
Очнулся Маркуз не скоро... в глазах — мука, как у раненого изюбря.
Спутанные волосы — он никогда не
— Буду теперь несколько дней глухой и сонный, как ленок на берегу. У тебя ещё остался шулюн, благородная хатун?
В этот миг жену Джучи занимало совсем другое — она не любила неопределённости:
— Что здесь происходило? Кто ты такой, Маркуз, злой дух?
— Для тебя — незлой. Был бы духом — не лежал бы сейчас обсосанной костью.
— Что же теперь будет?
— Теб-Тенгри... как тигр... бросится на копьё хана Темуджина. Это немного рано, но тебе грозила... беда. — Он помолчал, было видно, что не хочет говорить об этом, и вдруг перевёл разговор на другое: — Тебя ждёт разочарование, Уке-хатун. Дети редко похожи на родителей, не вкладывай в Бату так много души. Он может вырасти глупым телёнком — что делать будешь?
— И телята вырастают в быков, — проглотила обиду Уке.
— Быки не возят багатуров в бой, к их могучей груди приторачивают тягловые ремни...
— Это — не последний мой сын, — сказала она, хотя думала говорить совсем не об этом. Спросила снова: — Кто ты такой, Маркуз?
— Скажу — не поймёшь.
— Что же ты хочешь?
— Разве у хамхула-перекати-поля спрашивают, чего он хочет?
— Перестань говорить со мной так. Мне немного больше трав, чем Бату. Если мой сын — не телёнок, ты поможешь нам или нет? Для чего ты здесь, скажи. Или я — овца для будущего пира?
Маркуз с мягкой улыбкой слушал её путаные слова.
— Ты и мне уже голову заморочил... я готова... я... готова слушать. — Голова её действительно кружилась.
— Думаешь, я добрее шамана? Смотри не ошибись.
— Ты не наступишь на мой порог... Барс, которого видно в кустах, — не на охоте. Наверное, знаешь всё на свете... человек, который способен....
Теперь чародей улыбнулся обнадёживающе:
— Способный пороть обычно не знает шитье. А ты — ничего, берикелля [67] . Не испугалась.
67
Берикелля — молодец.
И он снова тяжело опустил гудящую голову на ширдэг.
Джучи возвращался из похода в тревоге. Кровь не пролил — добычи не привёз. В раздумьях метался туда-сюда вдоль обоза. Гоняясь за ускользавшей мыслью, смотрел в пустые выпученные глаза кречета, подаренного в знак покорности иналом — правителем страны Кем-Каюджит. Что-то это ему напоминало, вспомнил: такие глаза у воинов, когда те устремляются вперёд на врага... Сейчас их глаза были опять разные... у кого-то устало счастливые — домой едут, иные смотрели недовольно... они мечтали вернуться с добычей. Такие взгляды не выдерживал — виновато улыбался.