Полет Семена, изменивший мир
Шрифт:
Пашка умолк. Пока все переваривали информацию, он открыл банку и не жалея высыпал в котелок кофе.
— А мы тут как хуй в тисках — слева металл, справа металл. И кто-то тиски скоро начнет закручивать, — задумчиво произнес Славка.
— Парни не грузитесь пока, это всего лишь версия измученного допингом мозга, — Пашка был самокритичен.
— Чертовски нерадостная версия, — вставил Семен.
— Что будем делать? — спросил Леха.
— Самое лучшее сейчас — по второстепенным дорогам, да по полям пробираться в город. Но тут есть нюанс. Бой за Горный кончился три-четыре часа назад. А ответки до сих пор нет. И тут есть несколько вариантов.
— М-да. Я думал расклад грустный, а он пиздец похоронный какой-то, — протянул Леха.
— Я что-то подобное еще в Горном предполагал, но фактов не было. Вот вопрос, сколько Чужих в засаде было?
— Около 10 средних и 20–30 малых Охотников, — ответил Семен: — Но это не точно, там много на клочки взрывами разнесло.
Пашка задумался. Парни тоже замолчали. На запах кофе стали подтягиваться купальщики и тяжелый разговор сам собой закончился.
Ого! — послышался голос Дианы. Они с Кристиной подошли в числе последних.
— Закипает. Папа не зевай, — сказал Олег. Пашка снял котелок с огня, насыпал сахара, помешал. Затем повернулся к толпе и сказал: — Кому стоим, марш за кружками. И тушенку тащите. — Сам достал из рюкзака несколько кружек и начал разливать кофе.
— Девчонки, присаживайтесь, — те подошли к костру, Папа протянул им кружки.
Кристина с наслаждением втянула носом запах кофе: — Спасибо.
— Спасибо, Папа. Ты как себя чувствуешь? — спросила Диана.
— Я себя чувствую, — отрезал Пашка и подкинул в костер еще обломков досок от сломанного танками заборчика. Не пропадать же добру. Затем проткнул ножом и поставил к огню три банки тушенки. Леха, оценив количество банок, тяжело вздохнул, поднялся и потопал к себе за припасами. Хитрый ленивый Славка крикнул ему вслед: — И на нас с Семой притащи.
Народ постепенно подтягивался обратно, получая волшебный живительный напиток в кружку и оставляя в костре банку с тушенкой. Ворчун притащил пару булок хлеба и раздавал всем желающим пожарить на костре.
— Не похоже на Ворчуна, — сказал Олег, пристраивая над огнем веточку с куском хлеба: — Чтобы он еду просто так раздавал.
— Раздаю, значит за дело, — сказал Ворчун и объяснять, за что конкретно, отказался.
Вскоре все налопались и напились. Поскольку никаких команд не поступало, почти все завалились прямо на броню валяться.
Кристина, поискав глазами Пашку и не найдя, толкнула плечом Диану и поднялась. Та встала следом. Они пошли в сторону берега и увидели одинокую фигуру, стоящую по пояс в воде. Вскоре Пашка вылез из воды, не спеша оделся и потопал, было, к танкам, но был перехвачен девушками.
— Подглядываете? — остановился он перед ними.
— Вот еще, — фыркнула Кристина: — Мы спросить хотели.
— Ну, спрашивайте.
— Как нам к вам в роту перевестись? Ну, чтобы на постоянной основе.
Пашка от неожиданности икнул. Почесал затылок, обнаружил там бинт и чесать перестал.
— Вы точно уверены в том, что этого хотите? Средний срок жизни танкиста — 14 месяцев. Из них он 6 месяцев учится и проходит практику в тылу. Мы за два боя потеряли треть личного состава, половину навсегда. Мы. Элитная, можно сказать, рота. Не зеленые новички, — тяжелым голосом сказал Папа и продолжил: — Это наша работа. Тяжелая изматывающая работа. Я не спрашиваю, почему вы сюда захотели. Мне все равно. Но я не хочу, чтобы вы с нами служили.
Закончив отповедь, Пашка обошел оторопевших девчонок и пошел к своему танку. В душе было нассано котами. Он чувствовал себя предателем, но не мог иначе ответить им.
Пашка залез на башню, достал из рюкзака фляжку. И сел на теплую родную броню, слушая как пощелкивает, остывая после недавнего боя, металл.
Все последние шесть лет в его жизни была только война. Грязная и жестокая с непонятным и безжалостным врагом. Да судьба хранила его, хранила их роту, но все же умудрялась периодически откусывать от них куски. Кто-то уходил, подав рапорт о переводе, или будучи списан по ранению, кого-то забирала ракета или лазер Чужих в очередном бою. Их, того неполного батальона, попавшего в своем первом бою в страшную мясорубку, оставалось всего ничего. И он каждый раз с разрывающей сердце тревогой вел их в бой, понимая, что, возможно, не все они из него выйдут. Он устал хоронить друзей, устал смотреть в глаза Бате, возможно ошибочно, читая в них укор, что не уберег, не вернул домой. Он просто устал.
Девушки стояли со слезами на глазах и смотрели на Пашку. Тот сидел на башне, повесив голову над забытой в руке фляжкой.
— Он так не думает, — всхлипнув, сказала Кристина: — Он нас не хочет на смерть посылать.
— Да, — только и ответила Диана, обняла Кристину и повела ее к костру. Девушки сели у костра. Диана достала из кармана фляжку и протянула Кристине. Та, глядя пустыми глазами на огонь, открыла, отхлебнула и закашлялась. Протянула фляжку обратно. Диана глотнула, занюхала рукавом.
— Знаешь, а может так оно и надо? Мужчины воюют, а мы в тылу их ждем, — сказала она: — Не бабье это дело, всегда так было.
— Было так, а будет по-другому, — ответила Кристина: — Мы все равно добьемся своего. Не все мужикам за нас умирать. Диана, они даже по два человека всего в танке ездят. Их мало. Мы должны им помочь. Ты Пашку видела, когда Лешка сказал, что трое погибло? Он как будто постарел от этих слов. А ему лет тридцать всего. А он уже весь седой. Да ты на них всех посмотри. Лешка как мумия высушенная ходит. У Семена в глазах кладбище. Да все они, хоть и ржут постоянно…. Они уже умерли, мне кажется, для себя умерли. Они еще живы, но уже где-то там. Они готовы в любой момент умереть. Им не страшно. Мне страшно. За них. Если им не помочь, они просто перестанут быть людьми, станут какими-то роботами бездушными. Мы можем им помочь. Дать им лишний повод для радости. Они же так смешно прикалывались над нами, там на речке, и в этом походе. Заботились все время. Оберегали. В бой брать не хотели. Они людьми были. А сейчас в бою я смотрела на Пашку. Он очнулся только, сидит ничего не соображает, глаза мутные. А когда сказали про Охотников, он как будто включился. Начал командовать, стрелять. А после боя откинулся на кресло, глаза закрыл. Он как робот был. Даже говорил как-то по-другому.
Кристина замолчала. Она смотрела на огонь и не видела ничего вокруг. Стояла мертвая тишина. Только изредка пощелкивали дрова в костре. Вся рота замерла, слушая ее крик души. Леха стоял, замерев с недопитой кружкой кофе в двух метрах позади нее. Из его всегда недоверчиво прищуренного глаза выкатилась одинокая слезинка и замерла на щеке.
Глава 19 Еще немного, еще чуть-чуть…
— Леха, подъем.
Леха, открыл глаза и уставился в лицо Пашки, который, приложив палец к губам, тряс его за плечо.