Полет сокола (В поисках древних кладов) (Другой перевод)
Шрифт:
— Ты тоже это чувствуешь, разрази тебя гром! — расхохотался Ян Черут. — Двигай живее! — Он стегнул животное, и мул, цокая копытами, начал спускаться по крутой каменистой тропе.
Прежде чем двигаться следом, Зуга обернулся. Маленькая побитая двуколка не спеша тащилась позади. Она прошла уже не одну тысячу миль, храня драгоценную слоновую кость и статую из зеленого мыльного камня.
Лишь спустя месяц Робин разрешили нанести визит в замок. Стражник в воротах рассмотрел пропуск и провел молодую женщину
Робин простояла минут десять, прежде чем низкая дверь отворилась, и в комнату, пригнувшись, вошел Кодрингтон. Лицо его поразило Робин особой арестантской бледностью. Морской загар поблек, сменившись желтоватым табачным оттенком, корни волос, не выбеленные солью и ярким солнцем, потемнели.
Клинтон казался старше, выглядел усталым и подавленным.
— Вы одна не покинули меня в беде, — вздохнул он.
Караульный офицер занял третий стул, всем видом показывая, что не прислушивается к разговору. Робин и Клинтон, неестественно выпрямившись, сидели друг напротив друга и поначалу скованно обменивались вежливыми вопросами о здоровье.
Потом Робин спросила:
— Вы получаете газеты?
— Да. Надзиратель очень любезен.
— Значит, вам известно, что обещал новый американский президент?
— Линкольн всегда был убежденным противником рабства, — кивнул Клинтон.
— Он предоставил судам британского флота право досмотра.
— И шесть южных штатов уже отделились, — мрачно добавил Клинтон. — Если президент попытается удержать их силой, войны не миновать.
— Это так несправедливо! — воскликнула Робин. — Всего несколько недель — и вы были бы героем, а не… — Она замолчала, прикрыв рот рукой. — Простите, капитан Кодрингтон.
— Больше не капитан, — поправил он.
— Я так виновата перед вами… если бы не мое письмо…
— Вы такая милая, такая добрая… — Клинтон помолчал и выпалил: — И такая красивая, что глаз не отвести.
Робин вспыхнула, щеки залило жаркой волной. Караульный офицер сосредоточенно разглядывал трещины на потолке.
— Знаете, о чем я подумал, когда вошел в зал суда и увидел, что кинжал нацелен на меня? — продолжал Клинтон. Робин покачала головой. — Я подумал, что теряю вас, что они меня повесят и я вас больше никогда не увижу.
В голосе арестанта звучал такой напор чувств, что караульный офицер не выдержал.
— Доктор Баллантайн, я выйду на пять минут, — сказал он, поднявшись. — Обещайте, что в мое отсутствие не станете передавать заключенному оружие или инструменты.
Робин поспешно кивнула.
— Спасибо, — прошептала она.
Едва закрылась дверь, Клинтон бросился к Робин и пал на колени. Обеими руками он обнял ее за талию и прижался лицом к груди.
— У меня ничего нет, я не могу предложить вам ничего, кроме своего позора!
Робин гладила его волосы, словно утешая ребенка.
— Скоро я вернусь в чудесную страну на Замбези, — тихо произнесла она. — Я знаю, это моя судьба — врачевать души и тела живущих там людей. — Она нежно взглянула на Клинтона. — Вы говорите, что вам нечего мне предложить, но у меня есть, что разделить с вами.
Капитан поднял голову — его бледно-сапфировые глаза зажглись надеждой.
— Вы желаете служить Господу? Принять духовный сан, стать миссионером и отправиться со мной в неизведанные края, в страну Замбезию?
— Разделить жизнь с вами и с Богом… — едва слышно выговорил он. — Я и мечтать не мог о такой чести.
— Он же тупой фанатик! — злобно бросил Зуга. — А теперь, черт возьми, еще и тюремная пташка. В приличное общество вам обоим дорога закрыта.
— У него чистая и благородная душа, он нашел свое истинное призвание в служении Господу! — горячо возразила Робин. — А без «приличного общества» мы легко обойдемся, можешь быть уверен.
Зуга с усмешкой пожал плечами:
— Твое дело… Что ж, по крайней мере твой капитанишка успел сорвать приличный куш. Призовые деньги у него никто не отнимет.
— Уверяю тебя, деньги ничуть не повлияли на мое решение.
— Охотно верю.
Улыбка Зуги взбесила Робин, но, прежде чем она подыскала достаточно язвительный ответ, брат отвернулся и отошел, сунув руки в карманы, на дальний конец веранды, увитой плющом. Вдалеке за садом Картрайтов сквозь дубы и шелестящие верхушки пальм проглядывали голубые блики залива.
Гнев Робин утих и сменился сожалением. Похоже, им с Зугой всю жизнь суждено пререкаться и ссориться по пустякам, слишком уж разные они люди.
В первый миг она страшно обрадовалась встрече и вздохнула с облегчением, увидев, что с братом все в порядке. Зуга на костлявом муле с продавленной спиной подъехал к дому Картрайтов, и Робин поначалу не признала его. Только потом, когда он спешился и снял старую грязную шляпу, она, взвизгнув от радости, повисла у него на шее, забыв о поданном обеде.
Брат похудел и окреп, кожа стала бронзовой, в лице появилась властность и целеустремленность. Робин светилась от гордости, слушая, как Зуга рассказывает о своих приключениях. Присутствующие с жадностью ловили каждое его слово.
— Он похож на греческого бога! — шепнула ей на ухо Алетта Картрайт.
Алетта никогда не отличалась оригинальным мышлением, однако Робин не могла не согласиться, что на сей раз сравнение попало в цель.
Она внимательно слушала рассказ о стране матабеле и долгом пути на юг, задавая столько вопросов, что Зуга насторожился.