Полет сокола (В поисках древних кладов) (Другой перевод)
Шрифт:
— Такой шаг едва ли был бы желателен для нас обоих, — кивнул Сент-Джон. — Равно как и последствия.
— Разумеется, — уверил флаг-капитан. — Тем не менее адмирал полагает, что в сложившихся обстоятельствах вам следовало бы воспользоваться ближайшим попутным ветром и приливом для продолжения плавания.
— Передайте адмиралу мои наилучшие пожелания и заверьте его, что я покину гавань еще до полудня.
Мунго Сент-Джон сухо кивнул адъютанту и помог даме подняться в подъехавшую карету.
С палубы канонерки было хорошо видно, как клипер готовится к отплытию. Капитан умело управлялся с марселями, чтобы развернуть цепь и помочь якорным лапам вырваться из ила и песка. Наконец якорь был поднят, и на мачтах одно за другим стали с хлопками распускаться ослепительно белые полотнища парусов. «Гурон» поймал юго-восточный ветер и птицей понесся к выходу из Столовой бухты.
Мелькнув последний раз за маяком Муиль-Пойнт, он исчез из виду, а «Черной шутке» оставалось ждать в гавани еще четыре часа. К борту пришвартовалась баржа с порохом, и на корабле были приняты все меры предосторожности. На мачте подняли красный раздвоенный вымпел, котлы загасили, команда ходила босиком, а палубу непрерывно поливали водой из шлангов. Сохранность каждой бочки с порохом тщательно проверялась.
Пока механик разводил пары, на борт поднялись последние участники экспедиции Баллантайнов. Рекомендательные письма, припасенные Зугой, в сочетании с настойчивостью в очередной раз оказали неоценимую помощь.
Во время ночного разговора Том Харкнесс предупреждал майора:
— Не пытайся перейти горы Чиманимани без отряда хорошо обученных людей. Там, за узкой прибрежной полосой, есть только один закон, и исходит он из ружейного дула.
Прочитав письма, начальник кейптаунского гарнизона разрешил Зуге набрать добровольцев из готтентотской пехоты.
— Они единственные из всех туземцев понимают, как действует огнестрельное оружие, — говорил Харкнесс. — Чертовски охочи до баб и выпивки, но хороши и в бою, и в походе, а голод и лихорадка для них дело привычное. Только выбирай получше и глаз с них не спускай ни днем, ни ночью.
Предложение Зуги готтентоты восприняли с величайшим энтузиазмом. Байки о том, что они за полсотни миль чуют поживу, не были лишены оснований, а плата и кормежка, предложенные майором, втрое превосходили жалованье в британской армии. Попасть в экспедицию горели желанием все до единого, и единственной проблемой было отобрать десять лучших.
Баллантайн сразу почувствовал к ним симпатию. Коренастые, жилистые, с азиатскими чертами лица, готтентоты, как ни странно, были не в меньшей степени африканцами, чем любые другие племена. Они населяли берега Столовой бухты с незапамятных времен, и когда туда прибыли первые мореплаватели, охотно переняли обычаи белого человека, а еще охотнее — его пороки.
Зуга облегчил себе задачу. Он выбрал одного солдата. Возраст старого вояки было невозможно определить: ему могло быть и сорок лет, и восемьдесят. Выдубленная, как пергамент, кожа, изборожденная пылью и ветром, — и черные, не тронутые сединой волосы, покрывающие голову мелкими, туго скрученными пучками, похожими на зернышки перца.
— Я учил капитана Гарриса охотиться на слонов, — похвастался солдат.
— Давно? — с недоверием спросил Зуга.
Корнуоллис Гаррис был одним из самых знаменитых старых охотников Африки. Его книга «Охота на диких зверей в Африке» стала классикой.
— Я водил его в Кашанские горы.
Экспедиция в Кашанские горы, которые буры переименовали в Магалисберг, состоялась в 1829 году. Если готтентот говорил правду, ему уже перевалило за пятьдесят.
— Гаррис не называл твоего имени, — хмыкнул Зуга. — Я читал его записки.
— Ян Блум — меня тогда так звали.
Зуга кивнул. Гаррис упоминал Блума как одного из самых верных своих помощников.
— Почему же ты теперь Ян Черут?
— Бывает, мужчина устает от женщины, бывает — от имени… Тогда ради здоровья или жизни он меняет и то и другое.
Ян Черут был ростом с ружье «энфилд» военного образца, но оно казалось частью его маленького высохшего тела.
— Подбери еще девятерых, самых лучших, — распорядился Зуга.
Канонерская лодка разводила пары в котлах, когда отряд из десяти человек под началом сержанта Черута прибыл на борт. Каждый — с «энфилдом» на плече, ранцем за спиной и пятьюдесятью патронами в подсумках на поясе.
Вшивая команда, кисло подумал Зуга, глядя, как солдаты поднимаются на палубу. Готтентоты улыбались ему во весь рот и отдавали честь так рьяно, что чуть не валились с ног.
Ян Черут выстроил отряд вдоль борта. Британские форменные мундиры, когда-то ярко-красные, пестрели десятком разных оттенков, от линяло-розового до грязно-коричневого, а пехотные фуражки на курчавых головах лихо торчали в разные стороны. На тощих икрах болтались грязные обмотки, босые коричневые пятки отбивали шаг по дубовой палубе. По команде Черута отряд замер по стойке «смирно» со счастливыми ухмылками на плутовских физиономиях.
— Отлично, сержант. — Майор отдал честь. — Теперь открыть ранцы, и все бутылки за борт!
Ухмылки сразу растаяли, солдаты обменялись унылыми взглядами — а ведь майор казался таким молодым и доверчивым!
— Вы слышали команду, julle klomp dom skaape? — добавил сержант.
На испорченном голландском, бывшем в ходу в Капской колонии, это означало «стадо глупых баранов». Ян Черут взглянул на начальника экспедиции, и в его темных глазах впервые мелькнуло уважение.
Есть два морских пути вдоль юго-восточного побережья Африки: можно следовать за пределами линии глубины в сто морских саженей, границы континентального шельфа, где противодействие ветра и Мозамбикского течения порождает ужас моряков — так называемые «столетние» волны высотой более двухсот футов, которые захлестывают самый устойчивый корабль, как осенний листок. Другой путь, менее опасный, лежит вблизи берега, на мелководье, но там неосторожного мореплавателя подкарауливают скалистые рифы.