Полет сокола (В поисках древних кладов) (Другой перевод)
Шрифт:
Остановившись в дверях одной из лавчонок, доктор обнаружила, что с хозяином вполне можно объясниться на смеси суахили, английского и нгуни — по крайней мере достаточно, чтобы выяснить, куда идти дальше.
Постепенно деревенская улочка превратилась в лесную тропинку, петлявшую среди акаций. Лес притих в полуденной жаре, смолкли даже птицы, Робин брела опустив голову, полная нахлынувших воспоминаний о давнем трауре. Среди деревьев мелькнуло что-то белое, и она остановилась, зная, что найдет впереди. Воспоминания на миг перенесли ее в детство, в серый ноябрьский день, когда она стояла рядом с дядей Уильямом, провожая уходящий корабль. Слезы туманили глаза, мешая разглядеть любимое лицо на переполненной палубе, а пропасть между кораблем и пристанью разверзалась все шире, как пролив между жизнью и смертью.
Стряхнув воспоминания, Робин двинулась вперед. Среди деревьев обнаружилось шесть могил — она не ожидала, что их будет так много, но вспомнила, что в отцовской экспедиции в Кабора-Басса четверо скончались от болезней, один утонул и один покончил с собой.
Могила, которую она искала, находилась чуть в стороне от остальных, обозначенная прямоугольником из белых речных камней. В изголовье стоял крест, отлитый из цемента и побеленный. В отличие от других могил здесь трава и сорняки были выполоты, побелка сияла, а в простой голубой вазе стоял букет увядших лесных цветов. Цветы сорвали всего несколько дней назад, что удивило Робин.
Она прочитала хорошо различимую надпись на кресте:
В память о ХЕЛЕН, любимой жене Фуллера Морриса Баллантайна. Родилась 4 августа 1814 года. Скончалась от лихорадки 16 декабря 1852 года. Да свершится воля Господня.
Робин прикрыла глаза, ожидая, пока из глубины поднимутся слезы, но они не приходили, потому что были пролиты много лет назад. Остались лишь обрывки воспоминаний, которые снова и снова кружились в сознании. Аромат клубники, которую они собирали в саду дяди Уильяма — маленькая Робин встает на цыпочки, сует матери в рот сочную красную ягоду, а потом съедает оставшуюся половинку… Робин свернулась калачиком под одеялом и сквозь дремоту слушает, как мать читает вслух при свете свечи… Школьные уроки, за кухонным столом зимой и на лужайке под вязами летом — как приятно было учиться, доставляя матери радость… Первая поездка на пони — руки матери удерживают ее в седле, потому что ноги слишком коротки и не достают до стремян… Прикосновение мыльной губки к спине — мать склонилась над железной сидячей ванночкой… Звук материнского смеха, а потом, ночью, ее плач за перегородкой возле кроватки…
И наконец, запах фиалок и лаванды, который щекотал ноздри, когда Робин в последний раз прижалась лицом к материнской груди.
— Мама, зачем ты уходишь?
— Потому что я нужна твоему отцу — он послал за мной.
Робин будто снова ощутила ту всепоглощающую ревность, смешанную с предчувствием неминуемой утраты. Она опустилась на колени в мягкую землю у могилы и стала шепотом молиться. Воспоминания нахлынули снова — счастливые и грустные, вперемешку. За все прошедшие годы она не чувствовала такой близости к матери.
Казалось, за молитвой прошла целая вечность, как вдруг на земле перед ней выросла тень. Робин вздрогнула и подняла глаза, возвращаясь из прошлого в настоящее.
Перед ней стояли женщина и ребенок. Негритянке с приятным, даже красивым, лицом было лет тридцать, хотя возраст африканцев трудно определить. Одежда европейская, возможно, с чужого плеча — поношенное платье с линялым рисунком, но безупречно чистое и накрахмаленное. Робин почувствовала, что женщина принарядилась специально к этому случаю.
Мальчик, хоть и носил короткую кожаную юбочку местного племени шангаан, явно не был чистокровным африканцем. Лет семи-восьми, не больше, крепкий на вид, светлоглазый, с пепельными волосами, он кого-то смутно напоминал.
В руках он держал небольшой букет желтых цветов акации. Мальчик робко улыбнулся Робин, потом опустил голову и принялся смущенно ворошить дорожную пыль ногой. Женщина дернула его за руку и что-то сказала, он нерешительно шагнул к Робин и протянул цветы.
— Спасибо, — машинально откликнулась она и поднесла букет к носу. Аромат был слабый, но приятный.
Подобрав юбки, незнакомка присела на корточки возле могилы, убрала увядший букет и протянула мальчику голубую вазу. Он вприпрыжку помчался к реке.
Женщина принялась усердно выпалывать ростки сорняков, потом аккуратно поправила беленые камни. По ее привычным движениям Робин сразу поняла, кто ухаживает за могилой.
Обе женщины хранили дружелюбное спокойное молчание. Встретившись взглядом, они улыбнулись друг другу, и Робин благодарно кивнула. Расплескивая воду из вазы, прибежал малыш, по колено перемазанный в грязи, но очень довольный собой. Он явно выполнял эту работу и раньше.
Женщина взяла у него сосуд и поставила на место. Они с мальчиком выжидающе взглянули на Робин, и она поставила букет акации в воду.
— Ваша мать? — тихо спросила африканка.
— Да. — Робин постаралась скрыть удивление, услышав родную речь. — Моя мать.
— Хорошая женщина.
— Вы ее знали?
— Простите?
Храбро начав разговор, африканка вдруг замялась, очевидно, исчерпав скудный запас английских слов. Беседа шла через пень-колоду, пока Робин не сказала что-то на языке матабеле. Незнакомка тут же радостно защебетала на языке, явно относящемся к группе нгуни: его склонения и словарь мало отличались от тех, к каким привыкла Робин, общаясь с юной Джубой.
— Вы матабеле? — спросила Робин.
— Ангони, — поспешно поправила женщина: эти близкородственные группы большой семьи нгуни соперничали и враждовали.
Африканка объяснила на своем напевном диалекте, что тридцать лет назад ее соплеменники, вытесненные на север с родных зеленых холмов Зулуленда, пересекли реку Замбези и завоевали земли вдоль северных берегов озера Малави. Там женщину продали одному из оманских работорговцев и в цепях отправили вниз по реке Шире. Когда она совсем ослабела от голода, лихорадки и тягостей долгого пути и не смогла идти дальше, ее расковали и оставили у дороги на съедение гиенам. Фуллер Баллантайн подобрал несчастную и взял в свой небольшой лагерь, где вылечил, окрестил и нарек именем Сара.
— Стало быть, недоброжелатели ошиблись, — засмеялась Робин и добавила по-английски: — Он обратил в христианство не одного человека.
Собеседница ничего не поняла, но охотно рассмеялась в ответ. Близились сумерки, и две женщины, а с ними полуголый мальчуган покинули маленькое кладбище и двинулись по тропинке к поселку. Сара продолжала рассказывать. Когда Фуллер Баллантайн вызвал из Англии жену и та прибыла в Тете вместе с остальными участниками экспедиции, он представил ей Сару личной служанкой.