Полет сокола (В поисках древних кладов) (Другой перевод)

Смит Уилбур

Для управления движением существовала несложная система сигналов, подаваемых с помощью горнов из рога антилопы куду — «вперед», «стоп», «сомкнуть ряды» или «перестроиться в каре».

Зуга четыре дня муштровал колонну, и хотя навыки могли закрепиться лишь в ходе марша, он чувствовал, что готов к выходу. У Робин, однако, оставались сомнения.

— Как мы переправимся через реку? — спросила она, глядя на далекий северный берег.

Река здесь достигала полумили в ширину, питаясь ливнями на пространствах в миллионы квадратных миль. Течение было быстрым и мощным. Чтобы отправиться на север к реке

Шире и озеру Малави, требовалась целая флотилия долбленых лодок и много времени. Паровой баркас «Хелен» давно ушел и наверняка уже вернулся в Келимане, делая в день добрых двадцать узлов вниз по течению.

— Все будет в порядке, — сухо ответил Зуга, и Робин пришлось удовольствоваться таким невразумительным объяснением.

В последний день Робин впервые взяла Джубу с собой на кладбище. В руках у обеих были подарки — рулоны материи и тридцатипятифунтовый мешок красных бус самой ценной разновидности — сам-сам. Больше взять Робин не решилась, чтобы не вызвать гнева и любопытства брата.

Историю Сары она предпочла не рассказывать. Страшно подумать, как отреагирует Зуга на известие о младшем брате смешанной крови. В суровой школе индийской армии он приобрел вполне определенные взгляды на этот счет, и то, что собственный отец нарушил эти железные правила, было бы для него слишком тяжелым ударом. Робин лишь кратко упомянула, что нашла одну из бывших служанок отца, которая много лет ухаживает за могилой матери, и плата не могла превышать размеров услуги.

Сара с малышом уже ждали у могилы. Африканка приняла подарки с изящным реверансом, сложив ладони перед лицом в знак благодарности.

— Завтра мы уходим, — пояснила Робин.

В глазах Сары мелькнуло сожаление, потом она кивнула:

— На все воля Божья.

Робин показалось, что эти слова произнес отец.

Джуба с мальчиком принялись собирать стручки кораллового дерева и нанизывать ярко-красные бобы на веревочку, изготовляя браслеты и ожерелья. Они сразу нашли общий язык, и взрослым было приятнее беседовать под заливистый детский смех.

За короткое время знакомства Робин и Сара успели стать добрыми подругами. В «Путешествиях миссионера» отец писал, что любит общаться с африканцами больше, чем с белыми, и Робин снова и снова убеждалась в его правоте. С себе подобными Фуллер Баллантайн умел лишь ссориться, обнаруживая всю мелочность и подозрительность своей натуры, в то время как чернокожие неизменно относились к путешественнику с доверием и почтением. Отношения с Сарой стали естественным продолжением этих чувств. Робин понимала, что Зуге никогда не перейти разделяющую черту. Чернокожий может завоевать его симпатию и даже уважение, но не более — пропасть чересчур широка. Для брата туземцы навсегда останутся «этими людьми», он никогда не переменится. Проживи Зуга в Африке хоть полвека, он все равно не научится понимать их, а Робин всего за несколько недель нашла здесь настоящих друзей. Однако сможет ли она подобно отцу когда-нибудь предпочесть их собственному племени? Сейчас это казалось невозможным, но кто знает…

Сара продолжала свой рассказ, но так тихо и робко, что Робин с трудом оторвалась от собственных мыслей.

— Что ты сказала?

— Ваш отец, Манали… вы расскажете ему о мальчике, когда найдете?

— Разве он не знает? —

поразилась Робин. Сара молча покачала головой. — Почему тогда ты не пошла с ним?

— Манали не хотел. Говорил, что путешествие будет слишком тяжелым… но на самом деле он был как старый слон, который не любит долго оставаться со своими слонихами и идет туда, куда зовет ветер.

Возвышаясь над маленькими жилистыми туземцами, Камачо Перейра выкрикивал имена из списка. В этот вечер он надел короткую, расшитую бисером куртку из кожи антилопы куду, выставляя напоказ мощную волосатую грудь и плоский живот, покрытый броней мышц, рельефной, как песок на ветреном пляже.

— Слишком много едят, — скривился португалец. — Толстый ниггер — ленивый ниггер.

Он с ухмылкой покосился на начальника экспедиции. Слово «ниггер» знали даже те, кто совсем не понимал английскую речь, и Зуга запрещал говорить так в присутствии чернокожих.

— Мало корми, крепче бей — работают хорошо, — самодовольно продолжал Камачо.

Пропустив мимо ушей эти философские перлы, которые выслушивал ежедневно, Зуга подошел к старшим носильщикам, наблюдая за раздачей провианта. Двое, по локоть в муке, черпали из мешка перемолотое на камнях красно-коричневое зерно и насыпали в побитые эмалированные миски и тыквы-горлянки. Другой клал сверху кусок копченой речной рыбы, которая с виду напоминала шотландскую копченую селедку, но запахом своим могла сбить с ног. Источенная жучками и зачервивевшая, она тем не менее считалась у местных обитателей изысканным деликатесом, доступным лишь поблизости от реки.

Внезапно португалец выдернул из медленно сокращавшейся очереди одного из чернокожих и рукояткой плети влепил ему крепкий подзатыльник.

— Идет второй раз, хочет еще, — ухмыляясь, объяснил Камачо, отвешивая убегавшему хороший пинок, который, впрочем, не достиг цели — люди научились уклоняться от тяжелых ботинок проводника.

Дождавшись, пока последний носильщик получит свою порцию, Зуга обратился к старшим:

— Индаба! Скажите людям, индаба!

Это был сигнал к общему сбору. Обитатели лагеря оставили костры, на которых варили еду, и поспешили к начальнику, возбужденно перешептываясь.

Майор молча прохаживался перед рядами присевших на корточки чернокожих. Он успел понять любовь африканцев к театральным эффектам. Многие из них принадлежали к племенам шангаан или ангони и понимали основной диалект нгуни, на котором Зуга говорил уже довольно бегло.

Он простер руки к слушателям, помолчал еще секунду и громогласно объявил:

— Кусаса исуфари! — Завтра отправляемся в путь!

Толпа взволнованно загудела, как растревоженный улей. Из первого ряда поднялся один из командиров:

— Пхи? Пхи? — Куда? В какую сторону?

Зуга опустил руки, подождал, пока напряжение достигнет наивысшей точки, и резко выставил сжатый кулак в сторону далеких голубых холмов на юге.

— Лапхайя! — Туда!

Ответом был гул одобрения — точно такой же, впрочем, как если бы начальник указал на север или на запад. Люди были готовы отправиться в путь, куда — не важно. Старшие групп, индуны, громко переводили для тех, кто не понял. Внезапно все головы снова повернулись к начальнику, и шумное обсуждение сменилось мертвой тишиной.