Полет ворона
Шрифт:
Их разговор прервался диким криком из прихожей. Оба вскочили и выбежали туда. Трое здоровенных ребят — один в белом халате, один в милицейской форме, один в штатском — из последних сил удерживали извивающуюся всем телом Лидию Тарасовну, в лице которой не осталось ничего человеческого. Четвертый стоял у стенки, согнувшись и держась за живот. Ближе к дверям лежал неизвестный Павлу оборванец с разбитой головой. Рядом с ним валялась тяжелая стойка для чистки обуви. На шум выбежали люди из гостиной. В прихожей стало тесно.
— Спокойно! — крикнул следователь и протиснулся к группе, держащей Лидию Тарасовну. — Что тут произошло? Насибов? — обратился он к штатскому.
— Да вот, — начал он и тут же взвыл от боли. Вопрос следователя отвлек его внимание, он ослабил хватку, и Лидия Тарасовна, изловчившись, ударила его ногой.
— Что стоите столбами?! — заорал следователь на столпившийся народ. — Кто-нибудь, смените Насибова, подержите ее! А к этому врача, срочно!
Ближайший к группе милиционер схватил Лидию Тарасовну за руку и лихо заломил за спину. Мать Павла согнулась и зашипела.
— Осторожней, дуболом, руку сломаёщь! — крикнул следователь и вновь обратился к Насибову, потирающему коленку. — Рассказывай!
— Ну, мы, в общем... После уколов она вроде успокоилась, стала просить вывести ее сюда, посмотреть на дочь, проститься... Ну, она встала, мы вышли, а тут как раз открывается дверь и на пороге этот. Мы и глазом моргнуть не успели, а она вырвалась, схватила подставку и зафигачила ему в голову...
— Молодцы! — саркастически заметил Чернов-следователь. — Увести ее в комнату! — крикнул он, пробираясь вместе с Павлом к дверям. — Врача туда, укол посильнее, чтобы вырубилась!.. С этим что? — спросил он, показывая на лежащего возле входа мужчину.
— Без сознания, — сказал врач, сидящий на корточках возле неизвестного. — Сильная травма головы, кровотечение. Возможно повреждение черепа, сотрясение мозга наверняка. Пульс, дыхание есть... Пьяный он, Валерий Михайлович.
— Понятно, — сказал следователь. — Перевязать, ну и все, что полагается... Вызвать третью «скорую».
— Зачем третью? — спросил врач.
— Этого в травму, Чернову в психиатрическую, и глаз с обоих не спускать. Воронову — к нам, в прозекторскую... Извините, — сказал он, обращаясь к Павлу. — Недоглядели, козлы! Народу столько, путаются только под ногами, мешают работать... Подойдите сюда, пожалуйста. Узнаете его?
— Нет, — сказал Павел, но подошел, пригляделся. — Хотя стойте, это, кажется, Воронов... Надо же. А год назад был такой холеный...
— Вы уверены, что Воронов? — пристально глядя на Павла, спросил следователь. Павел пожал плечами.
— Точно Воронов, — подтвердил стоящий у двери милиционер. — Он сам так назвался. Говорил, что муж, просил пустить...
— Разберемся, — хмуро посмотрев на милиционера, сказал следователь. — Еще раз извините, Павел Дмитриевич, сами видите... Голова кругом... Вы можете идти.
— Как это идти? — не понял Павел.
— Домой. Завтра-послезавтра продолжим разговор в прокуратуре. Или могу к вам заехать...
— Да как же я пойду? А отец?
— Тогда пройдите к нему, пожалуйста, — сказал следователь. — Надо здесь заканчивать поскорее, протоколы составлять, всякое такое. А то еще что-нибудь произойдет... Где этот... ну, гэбист, Фролов? — спросил он какого-то молодого человека, выходящего из гостиной.
— Там. — Молодой человек показал себе за спину. — Бумаги пишет.
Следователь вздохнул.
— Пойду... вопросы согласовывать. А вы идите, Павел Дмитриевич.
— Я на кухне посижу, можно?
— Эй, с кухней кончили? — крикнул следователь в пространство.
— Кончили, — ответил стоящий рядом молодой человек. Следователь вздрогнул и укоризненно посмотрел на него.
— Можно, — сказал он Павлу.
Павел вышел на кухню и закурил. Ну вот! Собственная семья не состоялась, а теперь и родительская рухнула. Ушла Елка. Одного взгляда на мать достаточно, чтобы понять, что и она уходит безвозвратно. Отец... он остается. Но одному Богу известно, каким он будет теперь, без работы, без семьи...
— Ну уж нет! — прошептал Павел. — Его мы с Нюточкой вам не отдадим...
И погрозил кулаком в ночную темноту.
Он и не заметил, как опустела квартира. Кто-то совал ему на подпись какие-то бумаги — он подписывал, не читая. В прихожей шумели, топали, переговаривались. Сознание его безучастно отмечало: вот выносят Елку, вот — мать, обездвиженную, вырубленную лошадиной дозой какой-то гадости, вот хлопают двери. Раз, другой, третий. И стало тихо. За пределами кухни громоздилась тьма, обволакивающая, приглушающая звуки.
Павел вышел в темную прихожую, щелкнул выключателем. Из зеркала на него глянул бледный, тощий сутулый су ъект средних лет с черными мешками под глазами. авел поспешно перевел взгляд выше, прочел корявую красную надпись: «Прощай, изменщик коварный!», вздохнул, сделал два шага в ванную, сорвал с вешалки банное полотенце, занавесил им зеркало и отошел за меловую черту, обозначившую контуры совсем недавно лежавшего здесь тела. Тела...
Павел рванулся к телефонной тумбе, распахнул дверцы, вытащил старую, истрепанную записную книгу и раскрыл на букву "Р". Есть! Он набрал давно забытый номер. Трубку сняли после первого же гудка.
— Рива Менделевна! Здравствуйте, это Павел Чернов. Поздно? Извините, что разбудил... Вы не спали? Будьте любезны, адрес Лени и телефон, если есть... Да, очень срочно.
Павел записал адрес — своего телефона у Рафаловича не было. Он хотел сразу позвонить на телеграф, но передумал. Лучше сходит завтра утром, с бумагой, подтверждающей... Нет, все-таки не укладывается в голове. И что с того, что в последние годы сестры в его жизни как бы и не было? От этого только хуже. Если бы чаще был рядом, старался помочь, понять, может быть, и не было бы сегодняшнего... Ладно, что теперь толку.