Полет Ящера
Шрифт:
Опустив глаза вниз, я шевельнул носком туфли татуированную кисть Коры. Пальцы вора по сию пору стискивали длинную, оснащенную кровостоком финку. Как видно, этим самым манипулятором он намеревался попортить мою оболочку, но не успел. Мир отнюдь не подобен оазису на островах Полау, где в озерах помимо медуз обитает всего три вида рыб. Не жизнь, а малина! Ни тебе ни акул, ни пираний, ни крокодилов. Резвись и ничего не бойся! Иное дело - наши воды. Хищники тут кишмя кишат. А когда к власти приходит кто-нибудь из семейства особо клыкастых, начинается вовсе непотребное. Причем видно это каждому ежику и каждой амебе, а вот сказать, что сие смешно и дико, побаиваемся. И правильно побаиваемся. Приучены. С тех самых тридцатых-сороковых.
Или, может, неправ Евтушенко? Не столь уж скверно это унизительное чувство? Разве не оно очерчивает границы, за которыми начинаются отвага и геройство? Разве не оно наделяет сосредоточенностью и вниманием? Эзопов язык, анекдоты, понимание с полуслова - все это наработки разума, его булатная кромка. Страх точит нас ежедневным абразивом, мы становимся острее. А могли бы оставаться тупыми. Кто уж что выберет. Хотя слов нет, мерзкая эта штука - страх, но возможна ли без него жизнь? Очень сомневаюсь. И западная расслабуха нам не пример. Чем они там кичатся? Свободой слова и критики? И что дальше? Есть какой-то весомый результат? Что-то не бросается в глаза, хотя успел вдосталь покататься по свету. Сплошь и рядом - улыбчивые несмышленыши, торгаши да ворье, люмпены и прожигатели жизни. Впрочем, даже с последним у них неважно выходит. Прожиганию - это у нас обучены, у них все только дымит да тлеет - скромно, с расчетом, аккуратно. Выехали за город, расстелили одеяльце, съели по гамбургеру - красота! Называется гульнули! Как говаривал один мой знакомый: у них смеются, у нас хохочут. И Жванецких с Райкиными у них никогда не будет. Был, правда, Чаплин, но и тот жил на заре становления, когда ещё не вызрело царство капитала, не вылупилось из кукушкиного яйца…
– Может, кто из этих?
– успевший вооружиться трофейным пистолетом Гонтарь задумчиво кивнул на парочку трупов у самой стены. Те самые «мальчики-с-шкафчики». Я покачал головой. Этих я бы, конечно, приметил, потому что изначально сидел так, чтобы держать всех на виду. Тот, кто приблизился ко мне со спины, должен был выйти… Так, секундочку!
Я вернулся к месту, где стоял мой стул, и бегло осмотрелся. Черт! Снова получалась белиберда! Неоткуда было ему выходить! Ну, неоткуда - и все тут! Разве что прямиком из стены…
Рука невольно потянулась к обоям, но, заметив боковым зрением настороженное внимание Гонтаря, я с деланным равнодушием отвернулся.
Комедия аля-улю! Вот ты уже и боишься. Ящер! Собственного сумасшествия и неверия в тебя окружающих. Потому что одно-единственное слово способно списать человека в утиль. Соберется кто-нибудь с Духом, назовет чокнутым - и все! Станешь одним из теx, кого следует презирать и опасаться. А вот нормальным позволительно все. Развязывать войны, наносить ядерные удары, разрабатывать бактериологическое оружие, трудиться в гестапо.
Были ли нормальными Ежов с Ягодой? Безусловно. Как и Гебельс с Герингом. А вот Гете мучился от эпилептических припадков, Шуман - от психических расстройств. Грустно кончили свой век Свифт, Ленау и Ньютон. Никто из них не мог похвастать внутренним здоровьем. Странное дело, эти парни почему-то не приживались в нашем мире - мире, годящемся только для нормальных людей, живущих по нормальным конституциям, исповедующим нормальные законы.
Я поднял голову. В зале показался один из парней Дина. Наспех обмотанная бинтом кисть, окропленная кровью рубаха. Будничным тоном боец сообщил:
– Там ещё один остался. Забился в щель и садит из шпалера! Там поворот хитрый - вроде аппендикса, гранаты в сторону уходят. Никак гада не выковырнуть…
Мы ничего не ответили, и, потоптавшись на месте, баюкая на груди раненную руку, боец присел на скамью. Видя, что на него не обращают внимания, положил автомат на колени, занялся своей рукой.
Закончив обход тел, я остановился возле окна. Счастье, что на нем не было решеток. В противном случае ребяткам Дина-Гамбургера пришлось бы ломиться в двери, что не всегда проще и безопаснее. И кто знает, чем бы все обернулось.
В сущности Дин был прав, отговаривая меня от этой затеи. Голову в пасть львам и крокодилам засовывают лишь на цирковых аренах. В природе подобное трюкачество категорически воспрещается. Просто по самой логике вещей, исходя из здравого смысла. Но если б все на свете решал здравый смысл!
Потянуло промозглым сквознячком, и я плотнее запахнул ворот.
– Ладно… Может, и впрямь померещилось, - я обернулся к Гонтарю и недоуменно изогнул брови. Подобно хищной птице он летел ко мне, распластав руки. Сжатые губы, округлившиеся глаза… В стремительном прыжке телохранитель сшиб своего хозяина на пол, грузно прокатился сверху, основательно помяв мою грудную клетку. Но разразиться ругательствами я не успел, потому что в следующую секунду пространство содрогнулось от грохочущих очередей. Били, казалось, отовсюду, хотя на деле все обстояло, конечно, не так. Пули влетали через окна, кроша и увеча все, что не было изувечено в первой заварушке. Боец с обмотанной кистью, икая, сполз со скамьи. Из пробитого горла у него фонтанчиком выплескивала кровь, вздрагивающая нога коснулась моего колена. Я непроизвольно отстранился. Гонтарь напротив метнулся к упавшему, цепким движением подхватил автомат, торопливо отстегнул от пояса запасные рожки. Мутнеющим взглядом умирающий слепо смотрел, как его обшаривают. Впрочем, навряд ли он что-нибудь соображал. Саркофаг был уже, вероятно, пуст. Катапультировавшись, душа неслась к заоблачным пространствам.
– Держите!
– телохранитель сунул мне свой пистолет.
– Кто там снаружи?
– А хрен их знает! Со стороны площади кто-то бежал. И ещё бээмпэшник из-за угла выкатил. Как начал разворачивать пулемет, я и кинулся.
– Что?! Какой, к дьяволу, БМП? Откуда?
Я рывком подобрался к окну, быстро выглянул. Гонтарь был прав. Боевая машина пехоты медленно ползла в сторону ресторана, мощные фары освещали парадный вход, а прожектор на башне, похоже, пытались нацелить в сторону окон. В цепочках перемещающихся людей наблюдалась четкая слаженность, коей не могла похвастать ни одна уличная группировка. Все было яснее ясного, и уже через мгновение я выдал безрадостное резюме:
– Васильич! Он, паскуда!..
Слепо кивнув, Гонтарь ухватил меня за локоть, решительно оттянул от окна. Рамы дрожали и щетинились, прошиваемые десятками пуль. Остатки стекла беззвучно рассыпались по полу. Беззвучно, потому что в грохоте выстрелов трудно было что-нибудь услышать.
– Уходим!
– Гонтарь потянул меня в сторону выхода.
Уже на лестнице мы столкнулись с Дином. Этот супермен шумно дышал, ствол его автомата курился сизым дымком.
– Линять надо, босс!
– отрывисто произнес он.
– Ребят Каптенармуса, похоже, положили. Я вызвал Утюга, но с рацией какая-то химия. То ли глушат, то ли ещё что. Короче, долго нам не продержаться.
– Много их?
– Не меньше взвода. А главное - спецы, сразу видно. И церемониться не намерены. Начнут садить из БМП - и все, кранты!..
Дин каркнул вовремя, потому что молотнуло рассыпчатой дробью, и мы поневоле втянули головы.
– Надо вниз!
– прокричал Дин.
– Эти пульки кирпичную кладку насквозь прошивают. Как бумагу!..
Мы уже бежали. По крутой лестнице, петляя кривыми коридорчиками. Под ногами хрустело битое стекло, то и дело приходилось перепрыгивать через распростертые тела - в основном не наших, но и не тех, что пока бесновались за стенами. Дин с Карой ребят мчался впереди. В арьергарде, прикрывая наши с Гонтарем спины, шли остальные.