Полежаевские мужички
Шрифт:
Перед воротами, преграждающими дорогу в поле, Вовка испуганно замер, всем нутром ощутив, что из темноты кто-то сверлит его взглядом. Вовка неловко переступил, не зная, попятиться ему или все же идти вперед, и, поскользнувшись, потерял равновесие. Он с трудом устоял на ногах, а когда выправился, из подворотни, шурша омертвелым репейником, взметнулся на изгородь живой ком. Вовка, потея, навел на него луч фонарика. На изгороди никого не было. Луч судорожно скользнул вдоль дороги, ощупывая ее уже по ту сторону ворот, и наткнулся на фосфорический отблеск кошачьих глаз. Кот выпрыгнул из пучка света, неслышно исчез в
— Ух ты… — расслабленно выдохнул Вовка, ноги у него сделались ватными. Он еще раз посмотрел в сторону клуба.
Там было по-прежнему тихо, лишь фиолетовыми отсветами играли видимые отсюда окна.
— Ну ладно же! — угрожающе прошептал Вовка. — Смотрите свой «Выстрел в спину».
Слева за воротами открывалось поле, справа начинались колхозные гаражи, а впритык к ним прижались машинно-тракторные мастерские — вотчина Степана Кузнецова.
С утра у их ворот стоял неисправный трактор Микулина, с которым Вовка больше недели пахал зябь. Какая удивительная неделя была, а этот охламон Степан все испортил: не подпускает Вовку теперь к микулинскому трактору, и баста.
— Не положено, — говорит, — нет семнадцати лет.
Да какие семнадцать лет! Вовка целую неделю на тракторе работал, никто о годах не спрашивал.
— Для меня ты хоть в космосе эту неделю отлетай, я тебя все равно к технике не подпущу, — уперся Степан. — У меня инструкция есть, закон… Понятно тебе?
— Да я же с Микулиным, с Матвеем Васильевичем, зябь пахал…
— Хоть с председателем колхоза паши… Они инструкцию нарушают, я за них отвечать перед законом не собираюсь.
Микулин сидел у окна на скамейке, хмурился, кусал сухой стебелек мятлика.
Степан не обращал на него никакого внимания, ходил перед Вовкой в засаленной фуфайке, растопырив выпачканные в мазуте пальцы.
— У меня, видишь вон, мотор от колесника висит, — показывал он на подтянутый на стальных тросах чуть ли не под потолок двигатель. — Сорвется ненароком — да на тебя… Я отвечай? Да?
— И на вас может сорваться.
— А у меня что, головы нет? Зачем я под него полезу?
Микулин сидел невозмутимо. Хоть бы слово в разговор вставил. Так нет. Молчал, как воды в рот набрал. А сам же Вовку и зазвал в мастерские. У трактора правый фрикцион вышел из строя — гусеница руля не слушается. Только влево и можно поворачивать, до мастерских-то еле-еле добрались. Пока ехали, Микулин все объяснял Володьке: фрикцион — это, говорит, такое устройство… Когда рулевой рычаг тянешь на себя, фрикцион там к чему-то прижимается, и гусеница стопорится на месте, а другая, свободная, знай себе идет. Но поскольку застопоренная не дает ей ходу, держит, будто на привязи, свободная движется по кругу. Таким образом трактор и разворачивается. Правый фрикцион вынимаешь — трактор идет направо, левый — налево. А вот уж если оба фрикциона выйдут из строя, тогда машина становится неуправляемой.
— Ну, я тебе принцип действия фрикционов покажу в натуре, когда будем ремонтировать, — пообещал Микулин.
И вот на тебе — показал! Словечка в защиту не выдавил. Вовку его молчание больше всего и бесило. Ну, этот летает с растопыренными, как куриные лапы, руками — дивиться нечему. Перестраховщик! Но Матвей-то Васильевич хорош! Ехали, говорил: «Молодец, Володя. За практическую езду хоть сегодня можно пятерку ставить, теперь еще изучишь устройство — и можешь досрочно сдавать экзамены на права».
— Ты ведь в седьмом будешь нынче?
— В седьмом.
— Ну вот видишь, а трактористом, считай, уже можешь работать. Так что профессией обеспечен. Осталась одна формальность — сдать на права.
Вовку прямо-таки распирала гордость. Шутка ли, тринадцать лет, а он уже тракторист. Другие и после десятилетки в технике ничего не смыслят, а его сам Микулин, лучший механизатор колхоза, в пример ставит, в напарники к себе брать не отказывается: «Молодец, Володя!» Еще бы не молодец. Микулин Вовку и одного оставлял в поле — без подсказок управлялся С трактором. Да если бы хронометраж провести, кто за эти семь с половиной дней больше за рычагом просидел — Микулин или Володька, так еще неизвестно, чей верх оказался бы.
— Вот что я тебе скажу на прощание, Воронин, — явно подытоживая разговор, насмешливо произнес Степан. — Ты в мастерскую лучше не заходи. Ни мне нервы не порть, ни себе. До свидания, дорогой, — он протянул Вовке испачканную мазутом руку.
— Сначала с мылом отмойте, а потом уж протягивайте. — Вовка отстранился от мазутной руки и двинулся к выходу.
Степан побледнел, суетливо полез в карман за сигаретами:
— Ну, знаете ли… Молод еще… — Он похлопал себя по штанинам — спички отозвались в правом кармане.
Микулин встал, выплюнул изо рта травину, что держал в зубах, и легонько подтолкнул Вовку к выходу:
— Володя, на улице меня подожди.
Вовка, не оглядываясь, переступил порог. Через плечо он услышал еще в дверях, как Микулин, будто выбивая из мундштука окурок, ударил ладонь о ладонь:
— Круто берешь, Степан. Разгонишь пацанов, с кем в следующей пятилетке работать станешь?
— А потакать не собираюсь, как ты. Он в тринадцать лет зубы волчонком скалит, так что с ним будет, когда в силу войдет?
Вовка невольно замедлил шаг.
— Верно, с характером парень. Так этот характер надо на дело направить, а не против тебя или меня…
— Ну, я-то, положим, не боюсь с молокососом поссориться, — самодовольно усмехнулся Степан.
Микулин помолчал и вздохнул:
— Эх, Степан, Степан… — Он вдруг спохватился и крикнул: — Володя, прикрой дверь!
Вовка не отозвался на зов, прошел к скамеечке, установленной у стены мастерских. Она была залоснена механизаторскими штанами, будто воском натерта. Любят, видать, мужички покурить на завалинке: ветер в спину не дует — стена прикрывает, дождь сверху не мочит — крыша над головой есть. Для окурков вкопан в землю обрезок металлической бочки. Микулин, видно, сам прикрыл дверь, но она прилегла к косякам неплотно, оставляла широкие щели и запазухи: голоса все равно были слышны.
— У меня, видишь, все по полочкам разложено… — горячился за дверями Степан. — Тут — подшипники, там — болты и гайки…
— Да что он у тебя, этот порядок нарушит?
— А как же! — искренне удивился Степан. — Пацанов запусти сюда, так не только кавардак здесь устроят, а и половину запчастей на игрушки растащат.
— Ну, это ты зря, — снова вздохнул Микулин. — Хочешь, я тебе расписку дам… Пусти под мою ответственность.
Степан вроде засомневался.
— А циркуляр? — вдруг встрепенулся он. — Ведь его умные головы сочиняли, не нашим чета.