Полицай

Цеханович Борис Геннадьевич

Часть первая

Глава первая

Очнулся в темноте и практически сразу пришёл в себя, мгновенно вспомнив последний взгляд виновника аварии. Безуспешно таращил в глубокую темноту глаза, пытаясь понять – Где я и что со мной? То ли уже на том свете, то ли ещё на этом? Боли к удивлению никакой не было, а была только сильная слабость и ещё голова ощущалась чугуниной, как в известном анекдоте про Чапаева, здорово саднила и как-будто была сдавлена. Осторожно начал поднимать руку, ежесекундно ожидая оглушительную боль в поломанном теле, даже от такого лёгкого движения, но

ничего не произошло. Лишь рука в конце ткнулась в шершавую марлевую повязку на голове, отчего там плеснулась боль совсем небольшой волной.

– Ага…, – обрадовался на мгновение, – раз перевязан, значит ещё на этом свете…

И тут же опечалился. Раз боли нет, значит весь переломан и заколотый «до безобразия» обезболивающим. В таком лобовом столкновении и подушки безопасности хрен помогут.

– И всё-таки – Где я? Если в больнице, то отчего так темно? И почему никакой аппаратуры нет? Вообще непонятно? – Тихонечко подвигал другой рукой – нормально. Обе руки целые…. А как там ноги? Чуть-чуть попытался шевельнуть левой ногой и к своей радостью, нога с готовностью откликнулась. Правая тоже. И уже смело согнул в темноте ноги, чуть потянулся рукой и ощупал их. Они, к моей облегчающей радости, были целые и не перевязанные.

Вообще, тогда ничего не понятно. Понятно только одно – голова разбита, но судя по плотной повязке, перевязана умеючи.

– Ну что ж… Повезло. А вот второй точно влетел. Насколько помню, он по-моему и не пристёгнут был, ремня ни хрена не было видно. Значит на глушняк. И машинку жалко, я её только год назад купил. Чёрт, всё-таки надо бы разобраться – Где я? Попытаюсь сходить и найти дежурную медсестру и выясню – Что и как?

Почти сел на кровати и от такого смелого движения внутри черепа ошеломляюще всплеснулась огненной водой боль, рухнул обратно на спину, отчего в голове вообще что-то взорвалось мгновенной вспышкой и я благополучно занырнул в бессознательное состояние.

Очнулся во второй раз, как понял, через несколько часов, так как было уже светло. В небольшие окна заглядывали яркие солнечные лучи, которые наверняка на невидимом мне полу начертили чёткие квадраты от оконных переплётов. Но я смотрел только вперёд, боясь пошевелить головой, чтобы снова не обрушить на себя боль. А вот то что я видел перед собой, здорово озадачивало. Я находился не в больнице, а явно в деревенском доме. Слегка всё-таки повернул голову и оглядел помещение, насколько это было возможно из этого положения.

Точно деревня. И интерьер довольно просторной комнаты носил на себе отпечаток классической музейности и давности. Уж в этом, как коллекционер, я разбирался. Добротная деревянная мебель: крепкий комод, покрытый насыщенным тёмно-красным лаком. Кондовый, обитый чёрной железной лентой в ромбы, зелёный сундук, сверху которого лежало то ли пёстрый половик, то ли самодельное лоскутное одеяло. А сверху гордо стояла швейная машинка Зингер, накрытая белой кружевной вышивкой тряпочкой. В простенке между двух окон большое зеркало в деревянной раме, тоже тёмно-красного цвета, стол, накрытый пёстрой скатертью. В углу, который в деревне обычно называют – красным, под потолком, на аккуратной треугольной полочке две больших потемневших иконы с неизменной лампадкой. Тоже старой работы. Ещё один сундук. Да и сама деревянная кровать, была явно из старого, деревенского быта – мягкая, пушистая и вся в подушках разных размеров.

– Хммм… Вообще непонятно!? Авария произошла в километрах десяти от ближайшего районного центра, а значит и районной больницы среднего уровня. И менты там за поворотом стояли. И дорога асфальтовая…. Ну…, уж не посередине ведь тайги это случилось, чтобы надо сначала дотащить безвольное и разбитое тело до ближайшей деревни по лесу, потом с трудом дозвониться до куда-то и ждать, когда прилетит санитарный вертолёт или прибудет транспорт!?

А тут, в нескольких километрах от районного центра и лежу в деревенской избе. Да ещё.., как бы не в местном музее. Да и по времени получается, что лежу тут уже около суток. Чёрт и никто ведь не подходит, да и пить хотелось не шуточно…..

За окном громко и голосисто, как в моём далёком детстве, закукарекал петух, невольно вызывав у меня мимолётную улыбку, послышались невнятные, явно мужские голоса, приближающееся к дому.

Глухо хлопнула отдалённая дверь, послышались лёгкие, быстрые шаги, близко и негромко скрипнула дверь и в комнату тихо зашла привлекательная, молодая женщина. Вернее сказать, девушка-крестьянка из богатенькой семьи, заставив меня коротко и растерянно хохотнуть от переизбытка фольклорности данного места.

Девушка в изумлении, широко распахнула глаза. Резко развернулась, всплеснув широкой юбкой и длинной, русой косой, с радостным криком выскочила в соседнюю комнату: – Мама, папа, он глаза открыл…, – и вновь ворвалась в комнату. Остановилась на мгновение в дверях и с радостным плачем кинулась через всю комнату ко мне. Мигом опустилась на колени перед кроватью и ткнулась мокрым лицом в одеяло.

Я пребывал в величайшей растерянности, не зная как реагировать дальше, тем более что она мне кого-то напоминала и я её уже где-то видел. А за дверь послышались торопливые, тяжёлые шаги нескольких человек и в комнате первым появился высокий и крепкий мужик, с аккуратной бородой и обильной сединой на голове, живыми и умными глазами. Встретив мой взгляд, он широко и радостно улыбнулся и истово перекрестился, повернувшись к иконам: – Слава тебе хосподи. Не зря мы тебе молились. Благодарю тебя за сына….

Следом появилась женщина, скорее всего мать девушки и она тоже с радостным плачем кинулась к кровати. Сзади всех стоял высокий и статный, молодой мужик и довольно гудел: – Я же говорил, что раз дышит, значит выкарабкается. Молоток, братуха…, – махнул он мне рукой от порога и, не скрываясь, вытер повлажневшие от чувств глаза.

А я лежал на кровати, недоумённо лупал глазами, пытаясь въехать во весь этот спектакль, который разыгрывался вокруг меня. А играли они хорошо, искренне, отчего у меня мелькнула дикая мысль: – А не выкрали ли моё разбитое тело для достоверных натурных съёмок, и не попал ли я в кино, на съёмочную площадку, какого-нибудь молодого, чересчур продвинутого радикального режиссёра, снимающего элитарное кино, для таких же радикально ублюдочных зрителей, только делающих вид, что они понимают замысел вот этого таланта….

Но…, она только мелькнула, а пока лежал молча, лишь глупо улыбаясь и выжидая момента, чтобы задать разъясняющий вопрос и получить такой же ответ, расставляющий всё по своим местам.

Я уж собирался задать этот вопрос, как меня опередил молодой мужик, жизнерадостно ощерившись в улыбке: – Да…, видать тебя хорошо приложило гранатой… Как хоть себя чувствуешь?

– Нормально, – ответил хрипло и нейтрально, озадачившись таким непонятным словом «граната», которая совсем не вписывалась в происходящее, – пить вот только хочу…