Полицай

Цеханович Борис Геннадьевич

Недолгая прогулка утомила меня и я попросил отвести обратно в комнату, где мгновенно вырубился, уйдя в оздоровляющий сон.

Проснулся уже под вечер. И подспудно всё-таки надеялся, пробудиться в своём времени. Пусть даже и поломанным в аварии. Но действительность разочаровала, я был в той же самой комнате, а из-за стенки доносились негромкие голоса, среди которых узнал голос отца дяди Тимофея. Хотя чего уж, если застрял здесь, то это теперь и мой отец, а Агаша моя жена. И всё вокруг меня – это та жизнь, в которую надо вписываться. Мне ещё повезло, в отличие от героев фантастики, попадавших в заброшенные или мёртвые миры. В одиночку и без ничего и приходилось им банально выживать в постоянной борьбе за свою жизнь. А тут – Бац… И ты в теле молодого мужика, в нормальной, состоятельной семье, судя по дому. Тебя тут любят и есть прекрасная возможность постепенно войти в эту жизнь. Тем более что и легенду никакую не надо придумывать – сильно ударился головой и ничего не помню. Так что….

Дальше продолжить не успел, в дверь заглянула

Агаша, улыбнулась мне и исчезла, а в той комнате сразу зашумели стульями и моя комната быстро наполнилась людьми. Первым зашёл, как я мигом понял Сидор Ефграфович или дохтур, как его величал отец. Осанистый, старомодно одетый, довольно старый с характерным докторским пузатым саквояжем и сразу взявший инициативу в свои руки.

– Ну-с…, молодой человек, как себя чувствуем? – Обернулся к отцу и Агаше сзади себя, распорядился, – помогите ему сесть…

Но помощи я не ждал, а сам, хоть и не быстро, откинул одеяло и уверенно сел на кровати.

– Ну…, вот. Герой…!!! – Доктор осмотрелся кругом и поставил саквояж на витой венский стул и, чуть задрав рукава вверх, резко защёлкал пальцами перед моим лицом и одновременно водя ими перед глазами, внимательно наблюдая за моей реакцией.

Потом взял мою руку, сжал запястье и послушал пульс, довольно буркнув: – Нормально…. А сейчас мы посмотрим другое.

Открыл саквояж и достал блестящий никелированный молоточек с резиновой головкой, задрал рубаху и двумя резкими движениями, острым концом, провёл по животу и удовлетворённо отпустил подол рубахи.

– Что ж, Тимофей, повезло тебе…. Повезло, – и повернулся всем телом к отцу, – покой, Силантий Иванович, покой и недельки через две всё восстановиться. В том числе и память.

Снова повернулся ко мне: – Хоть что-нибудь вспомнил?

– Не…, пока ничего. А вот как вас зовут, помню – Сидор Ефграфович, – чем сразу восхитил дохтура.

– Молодец… Ну.., тут мне делать больше нечего. Перевязку сами сделаете, а я поехал. Денька через три загляну… Посмотрим. Да…, память тоже постепенно вернётся. Хотя тут может быть по-разному – может она проснётся завтра, а может через неделю…. Или кусками. И разговаривайте с ним побольше, рассказывайте о прошлом, глядишь где-то и что-то в мозгу, за что-то зацепиться и тогда память может вернуться одномоментно.

Глава вторая

Через три Сидор Ефграфович провёл более углублённое исследование, насколько это было возможно в наших условиях. В конце обследования снял повязку с головы и осмотрел заживающую рану, пощупал по краям пальцами, а закончив, удовлетворённо отодвинулся от меня и вынес вердикт, сидящим в сторонке матери и отцу. И конечно мне.

– Что ж, Силантий Иванович и Клавдия Петровна, делать мне здесь больше нечего. Тимофей вполне здоров. Есть там свои ещё мелкие болячки, связанные с пребыванием в тюрьме, но не существенные и они скоро пройдут. А так, сейчас ему главное спокойная жизнь, питание, прогулки и это вы ему обеспечите, даже не сомневаюсь. Ну, а ты, казак, давай быстрей в строй вставай. Интересная жизнь начинается без Советов….

Эти три дня для меня тоже даром не прошли. Я окончательно пришёл в себя. Рана на голове подзажила, исчезли головные боли. И не подташнивало, как это бывает при контузии или сотрясение мозга, но я продолжал играть потерявшего память и больше помалкивал, когда вся семья собиралась под крышей и слушал остальных, пытаясь из различных кусков разговоров и рассказов, собрать какую-то цельную часть прошлого. Осторожно расспрашивал жену, когда мы были одни. Отец довольно охотно пускался в воспоминания. Немало размышлял и над тем, а куда подевалась прежняя сущность самого Тимофея. Даже попытался покопаться внутри себя, мысленно. Но…, ничего. Ведь он же был, жил полноценной жизнью… Хоть какие-нибудь воспоминания или мысли ведь должны были остаться. Та же любовь с Агаше. Но нет, такое впечатление, что я попал в совершенно пустую голову. С другой стороны может быть это и к лучшему. Не надо бороться с прежним хозяином тела. Хотя, опять же из разговоров семьи уже составил своё мнение о Тимофее. Младший сын, 21 год. И как это бывает, младший самый любимый и опекаемый от трудностей и превратностей нелёгкой жизни на чужбине. Были в этой семье у Тимофея и два брата. Старший – Кондрат, 36 лет, степенный, осанистый, крупного телосложения, с такими же крупными чертами лица. Рассудительный и обстоятельный в своих суждениях, по житейски мудрый и крепкий хозяин. Жил на другом конце нашего небольшого хутора и хозяйство его было такое же, как и он сам – обстоятельное и добротное. Средний брат – Ефим, 30 лет, в определённой степени противоположность старшему. Высокий, худощавый, с быстрыми и живыми глазами, по жизни лёгкий и весёлый. И о жизни судил легко и быстро, но далеко не дурак. И иной раз за внешней легковесной личиной, проглядывался жестокий и бескомпромиссный характер. Но в кругу семьи, близких людей и друзей, он был душой компании. И всё его хозяйство, полностью тащила на себе его жена Глафира. Та ещё бабёнка, из настоящих казачек, боевая и если надо было, то запросто закрутит своего муженька. Но она чтила казачьи традиции, где муж был главным в семье и имел право заниматься, чем желал. Ну а она смотрела за хозяйством и тут тоже был порядок и зажиточность.

Самому отцу было 60 лет, родом из Кубанского казачьего войска. После действительной службы, которая закончилась в 1904 году, женился на молодой казачке Клавдии и через год появился первый сын Кондрат, в 1911 году на свет явился второй – Ефим. А в 1914 году Силантий ушёл воевать. Воевал во 2-й Кавказкой казачьей дивизии всю войну против Турции, а после революции вернулся к себе на Кубань, где впоследствии примкнул к белому движению. К 20 году, круговерть Гражданской войны закинула его сотню в Белоруссию, где они примкнули к отрядам известного белогвардейца Булак-Балаховича. Сумел там себя проявить, а в ходе боевых действий и еврейских погромов, приобрёл и неплохой капитал. Но в конце 20 года, армия генерал-майора Булак-Балаховича, была разгромлена Красной армией и сотня Силантия Ивановича, вместе с генералом сумели прорваться на территорию Польши, где они были интернированы и разоружены. Советская власть потребовала от поляков выдать Булак-Балаховича и его подручных. Польша отказалась и сама пригласила на службу в свою армию опытного и боевого генерала и дала ему в концессию лесоразработки в Беловежской пуще. Ну, и генерал не забыл своих подвижников, разрешив им селиться на выделенных там землях, где они обосновались несколькими хуторами. Часть казаков договорились между собой, сумели пробраться на территорию Советской России и вывезти с Кубани свои семьи в Польшу. На награбленные капиталы сумели отстроиться и организовать вполне зажиточную жизнь. Земля слухами полнилась и постепенно к осевшим казакам Булак-Балаховича, стали прибиваться и другие казаки и русские солдаты белой армии, оказавшиеся за границей и теперь хутора разрослись. А вместе с осевшими русскими в небольшом городишке Стаховец, образовали крепкую русскую общину, с которой местные поляки вынуждены были считаться. А община продолжала расти и богатеть. Немаловажную роль тут играло и сотрудничество с польской контрразведкой Дефензивой, по заданию которой, казаки принимали участие во внезапных набегах на советскую территорию и благополучно уходили с богатой добычей обратно. Если отцы верно служили полякам, то вот сыновья старых казаков, особенно после присоединения Западной Белоруссии к России, быстро снюхались с немцами и также успешно устраивали диверсии уже на этой территории. Тем более что им несказанно повезло. Новая граница между бывшей Польшей и СССР установилась буквально в километре от их хутора. Поэтому немцы вполне успешно использовали знание местности молодого поколения казаков, для проникновения на территорию СССР.

Старший и средний братья были настоящими казаками – сильными, смелыми, умелыми и беспощадными к врагам, к которым они причисляли всех советских, пришедших на их территорию, и тех, кто на той стороне с радостью встретил их приход. Поэтому они принимали активное участие в борьбе с Советами. А вот Тимофей, которого как младшего больше всего опекали родители, да и более старшие и умелые братья, вырос тихим, более способным к учению и родители ему готовили другую жизненную стезю. Так он после окончания местной гимназии, оказался в техническом училище в Варшаве, где познавал машиностроение. Достаточно активная студенческая жизнь в большом городе, дала хороший толчок в его развитии, раздвинула горизонты, отчего хуторяне и его родные считали Тимофея городским, поэтому сейчас спокойно реагировали на странные и незнакомые словечки, списывая их на прошлую Варшавскую жизнь.

Окончив техническое училище, Тимофей вернулся домой и через некоторое время, буквально накануне войны немцев с Россией женился на Агаше, дочери близкого товарища отца, с которым они прошли первую мировую и Гражданскую войну, не раз выручая друг-друга. Они же вместе и вывезли свои семьи из советской России, вместе построились на хуторе и Тимофей с младых лет жил рядом и дружил с Агашей, что логично закончилось свадьбой.

Уже через три дня после свадьбы, поддавшись уговорам братьев и других молодых казаков, чтобы не выглядеть белой вороной среди хуторян, он в форме красноармейца, вместе с ними пересёк границу СССР для диверсий в ближайшем тылу Красной армии. Но был схвачен уже на следующий день пограничниками и отправлен в НКВД города Гродно. Наверно он бы так и сгинул в лагерях Сибири или был расстрелян в ходе поспешного отступления советской армии. Но, верный человек, волей судьбы оказавшийся причастным к органам НКВД, вовремя сообщил об этапирование Тимофея в Минск, для дальнейшей с ним работы и вечером 21 июня, в ходе засады и скоротечного боя на автомобильной дороге он был освобождён. Машина и конвой уничтожены, а Тимофей в бессознательном состояние был утащен в лес. А ещё через несколько дней был доставлен на хутор.

Примерно такая общая информационная картина сложилась у меня за эти три дня. Хутор был достаточно большой, около семидесяти семейств, и все крепкие и многочисленные. Среди молодых казаков самыми авторитетными были мои братья Кондрат и Ефим, которые решили «ковать железо, пока оно горячо» – брать власть в свои руки. Заручившись документами от немцев, по заданию которых устраивали диверсии против советской власти, они приступили к организации полиции.

Причём, за заслуги перед Германией им предложили сформировать в районе помимо полиции и гражданскую администрацию, при немецкой комендатуре. И получилось очень удобно. Хутор находился на польской территории, а небольшой городок Стаховец, в четырёх километрах от границы, на советской территории, то есть бывшей до войны советской. Всего до хутора пять километров. И казаков в Стаховце очень хорошо знали, да и помнили по тем недавним временам, когда кругом тут была Польша, поэтому местные охотно откликнулись на призывы поступить на службу к ним.