Полицейские и воры
Шрифт:
Так оно все и шло без изменений с тех самых пор и до настоящего момента. Больше меня ни разу не рвало, но наплыв эмоций бывал таким же сильным: во время напряженных, безобразных или жестоких случаев меня поддерживало возбуждение, но потом неизменно приходило болезненное, тошнотное состояние разрядки.
Наша патрульная машина так и стояла поперек улицы, как мы ее бросили, с выключенным мотором и работающей мигалкой на крыше. Мы направились к ней сквозь толпу, не отвечая на вопросы зевак и не обращая внимания на то, что происходило за нашей спиной. Забравшись в тачку, мы постояли минутку,
Снова завыла сирена. Я оглянулся – это отъезжала первая “скорая помощь”, она доставит женщину в Бельвью. Я повернулся взглянуть на Пола, он был весь в капельках крови, словно в коревой сыпи.
– Ты весь испачкался в крови, – сказал я.
– Ты тоже.
Я посмотрел на себя. Когда мы спускались с третьего этажа, я поддерживал раненую руку женщины, и у меня на одежде крови оказалось еще больше, чем на рубашке Пола. Обнаженные по локоть руки были покрыты свежей кровью, волоски на ней склеились, как у бродячей кошки. Сейчас, рассматривая себя под лучами яркого солнца, я чувствовал, что кровь у меня на коже высыхает и стягивает ее сморщенными струпьями.
– О Господи! – с отвращением простонал я. Привалившись боком к дверце машины, вытянул руку наружу, подальше от себя. Мелькающий свет вспышки на крыше окрашивал ее в разные цвета. Я не думал о том, чтобы смыть кровь, не мог думать о том, что делать дальше. Я думал только об одном: я должен выбраться отсюда, я должен избавиться от всей этой грязи и мерзости.
Глава 3
На этот раз друзья дежурили в дневную смену, то есть с четырех дня до полуночи, поэтому возвращались домой очень поздно, когда интенсивность движения уже спадала. Это было огромным преимуществом дневной смены; они ехали в город в середине дня, до наступления часа пик, да к тому же в направлении, противоположном основному потоку машин, а по окончании дежурства возвращались домой по практически пустым улицам.
С другой стороны, на дневную смену приходилось самое большое количество вызовов. Именно в это время у полицейских был самый горячий период работы. Количество ограблений достигало пика в период от шести до восьми вечера, когда люди возвращались со службы домой. Приблизительно в это же время начинались супружеские ссоры, а чуть позже к ним добавлялись пьяные драки. Налеты на лавки с продуктами – подобные тому, который провернул Джо, – по большей части происходили после захода солнца до десяти вечера, когда магазины в основном заканчивают работать. Так что если Тому и Джо выпадала смена от четырех до двенадцати ночи, им приходилось почти все время быть на ногах, порой не имея возможности даже присесть, чтобы передохнуть.
Но наконец наступала полночь, они сдавали дежурство и отправлялись домой на Лонг-Айленд по почти пустынным дорогам, особенно по сравнению с Манхэттеном, расположившись рядом на передних сиденьях, но почти не разговаривая, потому что каждый погружался в переживания сегодняшних событий, от которых еще не успел остыть. Так было и в этот раз.
Сегодня они ехали в “шевроле” Тома, машине шестилетней давности,
Они ехали молча, уставшие за длинный рабочий день, перегруженный разными неприятными событиями. Том перебирал в уме разговор с наркоторговцем из хиппи, пытаясь найти более достойные ответы на его реплики и в то же время удивляясь, почему этот разговор никак не лезет у него из головы. А Джо вспоминал, как на его руке под лучами яркого солнца запекалась чужая кровь, будто в каком-нибудь фильме про монстров-убийц. Ему вовсе не хотелось вспоминать эту картину, но она гвоздем засела в мозгу и, хоть ты плачь, не отпускала его.
Постепенно, по мере того как они удалялись от центра, мысли Тома отвлеклись от хиппи, стали перескакивать с одного на другое и наконец остановились на новом предмете. Он прервал молчание и окликнул товарища:
– Джо!
Тот всполошенно моргнул. Он находился в каком-то странном оцепенении, из которого его так внезапно вырвали.
– Чего тебе?
– Можно задать тебе вопрос?
– Конечно.
Том не отрывал взгляда от расстилающегося впереди полотна шоссе.
– Что бы ты сделал, если бы у тебя был миллион долларов? Джо ответил сразу же, как будто всю жизнь готовился к этому вопросу:
– Переехал бы жить в Монтану.
Том слегка сдвинул брови и покачал головой.
– Нет, – сказал он. – Я хотел узнать, что бы ты стал делать на самом деле.
– А я и в самом деле сделал бы именно это. Том внимательно посмотрел на приятеля – оба были очень серьезны, – затем снова вперился в лобовое стекло и произнес:
– Ну а я.., я бы поехал жить на Карибы.
– Правда? Прямо на Карибы? – наблюдая за другом, спросил Джо.
– Правда. – Том слегка усмехнулся своим мыслям. – На один из тамошних островов, на Тринидад. – Он произнес это название слегка нараспев, как будто осязал губами что-то сладкое.
Джо кивнул и опустил взгляд.
– Но вместо этого нам приходится жить здесь, – грустно сказал он.
Том бросил на него еще один изучающий взгляд. Через минуту он заговорил, настороженно, как будто вступал на голый лед:
– Помнишь, что ты сказал Джорджу на прошлой неделе?
– Этому обжоре и пьянице? Нет, а что я ему сказал?
– Ну, что мы можем иметь все, что пожелаем, только обуздываем себя.
– Вспомнил. – Джо усмехнулся. – Я думал, ты собираешься рассказать ему о моей истории с магазином.
Том не хотел отвлекаться от цели разговора – начав его, он собирался идти до конца. Проигнорировав замечание друга, Том воскликнул:
– Но какого черта! На кой черт, я спрашиваю, мы должны себя сдерживать? Почему бы нам не сделать это?
– Ты о чем? – не понял его Джо.
– Все о том же! – сказал Том. Он таил в себе эти мысли уже несколько дней, и сейчас его голос даже вздрагивал от нетерпения. – Мы можем взять все, что можем, вот о чем. Как ты сказал.
– Например, снова ограбить какой-нибудь винный магазин? – недоверчиво спросил Джо.