Полиция, полиция, картофельное пюре!
Шрифт:
— Вот именно, — сказал Гюнвальд Ларссон и сел. — Принеси-ка еще чашку.
Она вышла из комнаты. Гюнвальд Ларссон с проблеском интереса в глазах взглянул на подругу детства. Та не ответила на его взгляд. Вернулась сестра, неся на украшенном резьбой серебряном подносике чайный стакан в серебряном же подстаканнике.
— Зачем ты сюда пришел? — спросила она.
— Я уже сказал. Ты должна выложить все, что тебе известно об этом Бруберге и его шефе, Пальмгрене, который умер в среду.
— Умер?
— Да. Ты что, газет не читаешь?
— Может, и читаю. Только тебя это не касается.
— Его убили. Застрелили.
— Застрелили? Господи, какими пакостями ты занимаешься!
Гюнвальд Ларссон невозмутимо помешивал чай.
— Впрочем, я тебе уже ответила. Я не шпионю за соседями.
Ларссон отпил из стакана. Потом резко поставил его на стол.
— Перестань кривляться, Малышка. Ты любопытна, как омар, и была такой с тех пор, как научилась ходить. Я знаю, что тебе известно много всякой всячины и о Бруберге и о Пальмгрене. Ты и эта твоя крыса, то есть муж, оба все отлично знаете. Я же представляю себе, как это делается в ваших высоких кругах.
— Твои грубости ничему не помогут. Во всяком случае, я ничего не скажу. Тем более тебе.
— Нет, скажешь. Иначе я приведу с собой полицейского в форме и буду заходить в каждый дом в радиусе километра. Представлюсь и скажу, что ты моя сестра, но теперь стала важной и не хочешь мне помочь, приходится просить других.
Она уставилась на него неподвижным взглядом. Наконец глухо сказала:
— Неужели у тебя хватит нахальства…
— А ты не задумывайся над этим. Давай-ка, запускай свою мельницу.
Подруга детства следила за этим диалогом со скрываемым, но все-таки очевидным интересом.
После долгого, напряженного молчания сестра покорно сказала:
— Да, ты, как видно, и впрямь способен на это. Так что ты хочешь знать?
— Чем Бруберг занимался в последние дни?
— Это меня как раз не касается.
— Совершенно верно. Но именно поэтому я готов побиться об заклад, что ты стояла и глазела каждый вечер на этот дом. Ну?
— Его семья в пятницу уехала.
— Знаю. Еще что?
— В тот же день он продал автомашину жены, белый «феррари».
— Откуда тебе это известно?
— Приходил покупатель. Они стояли во дворе и договаривались.
— Вот оно как. Дальше.
— Я думаю, что Бруберг в последние дни не ночевал дома.
— Откуда ты знаешь? Ты что, проверяла?
— С тобой просто невозможно говорить. Ну, трудно не заметить того, что происходит в соседнем доме.
— Ты считаешь, его здесь не было?
— Да нет, несколько раз он приезжал. По-моему, увозил по частям вещи.
— Кроме этого покупателя автомашины, кто-нибудь еще здесь был? Кто и когда?
— В субботу вместе с Брубергом приехала какая-то блондинка. Они пробыли в доме часа два. Потом носили в машину вещи. Сумки и все такое. Вчера здесь тоже были люди. Изысканно одетая пара и какой-то человек, похожий на адвоката. Они ходили и все осматривали, а тот, который похож на адвоката, что-то записывал.
— И как ты это истолковала?
— Как то, что он пытается продать дом. Думаю, что ему это удалось.
— Ты слышала их разговор?
— Ну, иногда просто нельзя не услышать.
— Это уж точно, — сухо сказал Гюнвальд Ларссон. — И похоже, что он продал виллу, так?
— Да, я слышала обрывки разговора. Говорили, например, что быстрые сделки всегда самые удачные, а эта устраивает обе стороны.
— Дальше.
— Они распрощались очень любезно. Жали руки и хлопали друг друга по плечу. Бруберг передал часть вещей. И ключ, по-моему. Потом эти люди уехали в своей машине. Черный «бентли». А Бруберг еще оставался часа два. Топил печки. Обе трубы долго дымились. Мне показалось… Она замолчала.
— Что тебе показалось?
— Что это странно. Ведь жара стоит. Потом он ходил по дому и опускал шторы. После этого уехал. С тех пор я его не видела.
— Малышка, — дружелюбно сказал Ларссон.
— Ну что еще?
— Из тебя мог бы выйти отличный полицейский.
Она сделала брезгливую гримасу и сказала:
— Ты еще долго будешь меня мучить?
— Теперь уже нет. Насколько хорошо ты знаешь Бруберга?
— Иногда встречались. Ведь соседи.
— А Пальмгрена?
— Бегло. Как-то видела его у Бруберга. Один раз мы дома устраивали прием в саду, он тоже был. Ты же знаешь, на такие вечера обычно приглашают всех соседей. А Пальмгрен оказался случайно у Бруберга, ну и пришел за компанию.
— Один?
— Нет, с женой — молодой и совершенно очаровательной.
— Ну, а какое у тебя впечатление от этих людей?
— Они очень состоятельные — безразлично сказала она.
— Так и вы тоже, ты и твой фон барон.
— Да, — сказала она. — Это верно.
— Рыбак рыбака… — философски заметил Гюнвальд Ларссон.
Она долго смотрела на него, потом резко сказала:
— Я хочу, чтобы ты понял одно, Гюнвальд: такие люди, как Бруберг и Пальмгрен, вовсе не принадлежат к нашему кругу. Правда, у них много денег, особенно у Пальмгрена. Но им не хватает стиля, изысканности. Это бесцеремонные дельцы, которые сметают все на своем пути. Я слышала, Бруберг чуть ли не ростовщик, а Пальмгрен большинство своих темных дел вел за границей. Конечно, у таких людей есть деньги, которые открывают им доступ в высшие сферы, но все-таки им чего-то не хватает. И их никогда не признают до конца.
— Ну-ну, это уже занятно. Значит, ты не признаешь Бруберга?
— Признаю, но только из-за его денег. То же самое с Пальмгреном. Его состояние сделало его влиятельным и там и сям. Общество зависит от наличия людей типа Пальмгрена и Бруберга. Во многом они — более важные детали механизма страны, чем и правительство, и риксдаг, и прочее. Поэтому даже люди нашего круга вынуждены их признавать.
Потом она холодно добавила:
— Хюгольд может вернуться в любую минуту. И я не хочу, чтобы он тебя здесь застал.