Полиция реальности
Шрифт:
– Это все?!
– он не кричал, но его голос, дрожал как натянутый стальной канат - Это все?!
А я не знал что ему ответить.
И что сказать еще.
Но ничего говорить и не понадобилось. Потому что, наверное, нам повезло. А может быть, мы шумно спускались, и были услышаны. Но сзади нас, словно бы из лестницы по которой мы сошли вниз, раздались уже знакомые звуки. Скулеж, и толчки. Теперь становилось понятно, это не что-то падающее. Это что-то, или вернее всего кто-то, бьющийся о стену.
Родион шел первым. Он прошел назад, через проем в
Внутри, было темно. Мы не торопились войти, я стоял за Родионом, и ничего не видел. И он ничего не видел. Лишь только запах, липким желе, как показалось, поглотил нас. Не дикая, но неприятная вонь. Меня пугали догадки. Протянув руку, я ощупал одну часть стены, потом другую, и нащупал выключатель.
Щелк.
Это не описать. Нет. Просто не описать.
Она была в загоне. Когда включился свет, взвизгнула, закрыла глаза, и неудобно пятясь из-за связанных за спиной рук, отпрянула к стене. Упругая веревка, синтетическая, бесшумно собралась в кольца. Она была худая, болезненной худобой недоедающего человека. Почти голая. С какой-то широкой, короткой юбкой, и в рубище прикрывающем торс. Без волос. Странно. Впервые, я увидел полностью лысую девушку.
Загон состоял из вкопанных в землю железных листов. Комната, была, пожалуй, квадратов в десять. С негустым убранством. Лежак, в том самом загоне. Ведро, из которого большей частью и шло зловоние. Две больших миски, с едой и водой. И, еще, кран, со шлангом. Но он был вне загона, ближе к двери.
Родион повернулся ко мне. И сказал:
– Я же говорил.
Затем, он открыл загон, достал ножик, и перерезал веревку. Девушка реагировала нормально, сама повернулась спиной, но вот руки ее так и остались в том же положении, даже уже не будучи связанными.
– Не могу....
– сказала она. Ее голос был хрипл. И надтрестнут.
Мы вывели ее из подвала. Она шла нетвердым шагом, и мы придерживали ее за плечи. Странно было ее касаться. Очень непонятное ощущение.
Она не могла рассказать нам, зачем Игнатьев похитил ее. Она рассказала лишь про школьницу.
Похититель действовал грамотно - он хвастался этим, рассказывая это пленницам весьма часто. Без эмоций, но с видимым довольством, со вкусом даже. Говорил, что Маша не заметила, как он подкрался сзади - и одним ударом по затылку вырубил ее. Поставленный удар был хорош -пришла в себя она, уже в подвале. Тогда, это почти что семь месяцев назад, загон еще был поделен на две части. В одной - Игнатьев поселил Машу. Другую, занимала школьница.
Она сидела на высоком детском стульчике - явно самодельном. Несколькими мотками веревки, крест-накрест, Игнатьев привязал ее к жесткой спинке. С тем умыслом, чтобы она не могла двигаться. Даже попытки раскачать стульчик из стороны в сторону,
– Он спускался в загон.
– говорила Маша. Не плакала и не истерила. Все так же, без возможности двинуть руками, говорила это нам, пока мы выводили ее из подвала, пока шли по дому. Игнатьев просто наливал ей воды, и вываливал в миску еду. А школьницу, кормил из бутылочки, не позволяя девочке двигаться, развязывая ее только на ночь - но лишь для того, чтобы связать по новому, и уложить на лежак. Она умерла однажды ночью, прожив у похитителя почти год. Придя в загон утром, Игнатьев отреагировал лишь одной фразой:
– Он сказал, что Джини держалась дольше.
Самым красноречивым, тем, что способно было передать без слов, все что произошло, были огромные мозоли на ягодицах девочки. Павел Павлович, придирчиво осмотрел тело, перед тем как куда-то его унести. Может, для своих целей. А может и для того - чтобы пленница номер два, могла полюбоваться.
Он еще не пришел в себя, когда мы выводили Марию. Она отвернулась от зала, когда заметила его там. И шла по дому, крайне отрешенно. Не знаю, как это описать. Это выше моих сил.
Дошли до порога. Стояли, и решали, что будем делать. Мы с Родионом, конечно же. Маша просто слушала нас, не вмешиваясь. Я не хотел во все это ввязываться. Родион понимающе кивал, и достал мобильник. Номер по которому он звонил, был на автодозвоне.
– Алло, - сказал он - Это я. Подъезжайте в деревню Бельники. Адрес следующий.
Продиктовал адрес. Продолжил:
– Скорее. У нас тут, дело с объектом катакомб раскрылось. Да. Лучше под полицию.
Пикнул кнопкой. Положил телефон в карман. Посмотрел на меня. Затем, на Марию.
– Ты сможешь побыть тут одна? Минут пятнадцать, двадцать. Скоро приедут люди, и все будет хорошо.
– А если он проснется?
– сказал я
– Действительно. Коля, иди в машину. Я останусь с ней.
– Может мне тоже побыть?
– Не надо.
Наверное, надо было что-то сказать. Что-то такое. Мы ничего не говорили. Ни я, ни Родион. А что сказать? Что сказать человеку, который почти семь месяцев провел в тесном подвале, видя лишь свет лампочки? Что сказать человеку, который не может двинуть своими руками, потому, что все это время, они были связаны у него за спиной?
При всем своем желании, я не мог ничего сказать. Я повернулся, и вышел со двора. Кавказец зарычал на меня, и взлаял. Мне захотелось ударить эту сытую, здоровенную собаку. Глупое желание, ненужное. Я посмотрел на лающее животное; мне представилось, что я смотрю каким-нибудь сочувственным, понимающим взглядом, но вряд ли так было на самом деле. Вышел на улицу. Начало покалывать кожу.
Спустя несколько шагов, пришел страх. Родственник моему кожному дискомфорту. Что еще таила земля, под этими домами? Их окна, казались мне настороженными глазами. Вылупленными, и без зрачков. Я побежал. Сразу сбил темп. Споткнулся. Дыхание пошло на жабий свист, но я все равно бежал. Чувствуя, как иглы растут из кожных пор. Как еж, с обоюдоострыми иглами.