Полиция
Шрифт:
Здесь было еще темнее, а в углублениях дороги уже собралась вода. Скоро полночь. В первый раз убийство случилось в том же самом месте и тоже в районе полуночи. Поскольку место находилось на границе с соседним административным округом Недре-Эйкер, первым на место преступления прибыл полицейский оттуда. В полицию поступил телефонный звонок от человека, который сообщил, что слышал шум и считает, что в реку упала машина. И ладно бы тот полицейский просто заехал на территорию чужого округа, но нет, он еще устроил беспорядок: катался взад-вперед на машине, уничтожив все потенциальные следы.
Антон проехал мимо поворота, где нашел ту самую дубинку. С момента убийства Рене Калснеса шли четвертые сутки, и у Антона, вообще-то, был выходной, но он никак не мог успокоиться и решил по собственной инициативе прогуляться по лесу. Все-таки убийства в полицейском
Но спустя пару недель Антон рассказал Лауре о своей находке. Именно она в конце концов уговорила его доложить о дубинке, сказав, что не ему судить о важности находки. И он доложил. Пошел к начальнику и рассказал, как все было. «Крайне неверная оценка», — заявил начальник полиции округа. И в качестве благодарности за то, что Антон потратил свой выходной, пытаясь помочь в расследовании убийства, его сняли с оперативной работы и посадили отвечать на телефонные звонки в офисе. Он в одночасье потерял все. За что? Никто не произносил этого вслух, но Рене Калснеса все считали хладнокровной бессовестной свиньей, обманывавшей и друзей, и посторонних. Многие думали, что мир стал чище, избавившись от него. Но самым позорным было то, что криминалисты не нашли на дубинке никаких следов, способных привязать ее к убийству. После трех месяцев заточения в офисе у Антона был небольшой выбор: сойти с ума, уволиться или позаботиться о переводе. И он позвонил старому другу и коллеге Гуннару Хагену, и тот добыл ему место в полиции Осло. То, что предложил Гуннар, было, конечно, шагом назад в карьере, но Антон, по крайней мере, снова очутился среди людей и разбойников города Осло, где все было лучше, чем в затхлом Драммене, полиция которого пыталась копировать коллег из Осло, называя свою маленькую лачугу «Полицейским управлением». Даже адрес драмменской полиции — Грёнланн, 36, — казалось, был слизан с адреса Полицейского управления Осло, расположенного на улице Грёнланнслейрет.
Антон доехал до вершины холма и, едва завидев свет, правой ногой автоматически нажал на педаль тормоза. Гравий зашуршал под резиновыми шинами, и машина остановилась. Дождь бил по кузову автомобиля, почти полностью заглушая шум двигателя. Луч света фонарика в двадцати метрах от него опустился вниз. Передние фары высветили светоотражающую полицейскую ленту в оранжевую и белую полоску, ограждающую территорию, и желтый светоотражающий жилет полицейского на человеке, только что опустившем вниз фонарь. Он помахал ему, и Антон поехал вперед. Вот именно здесь, прямо за ограждением, машина Рене свалилась в реку. Для подъема автомобиля из реки и буксировки по воде к заброшенной лесопилке, где его вытащили на сушу, потребовался кран и стальные тросы. Им пришлось повозиться, высвобождая тело Рене Калснеса, поскольку моторный блок вдавило в салон на уровне его бедер.
Антон нажал на кнопку и опустил боковое окно. Холодный влажный ночной воздух. Большие тяжелые капли дождя падали на краешек окна, поливая душем его шею.
— Ну? — сказал он. — Где…
Антон заморгал. Он не был уверен, закончил ли предложение. Ему показалось, что произошел крошечный скачок во времени, как в фильме с плохим монтажом. Он не знал, что случилось, знал только, что на какое-то время отключился. Он посмотрел на колени. Они были покрыты осколками стекла. Антон снова поднял глаза и увидел, что верхняя часть бокового стекла разбита. Он открыл рот, чтобы спросить, что происходит, услышал свистящий звук, подумал, что бы это могло быть, хотел поднять
Микаэль Бельман уставился в потолок и прислушался к успокаивающему стуку дождевых капель по крыше. Голландская черепица. Гарантированно прослужит сорок лет. Микаэль подумал, насколько вырос объем продаж из-за такой гарантии. Более чем достаточно, чтобы заплатить компенсацию за крыши, которые не прослужат гарантированного срока. Если люди и испытывали потребность в чем-то, так это в гарантии, что вещи прослужат долго.
Голова Уллы покоилась у него на груди.
Они поговорили. Говорили много и долго. Впервые на его памяти. Улла плакала. Не тем надрывным плачем, который он ненавидел, а другим, тихим, в котором было меньше боли, но больше тоски, тоски по тому, что было и больше никогда не вернется. Тем плачем, который поведал ему, что в их отношениях было нечто настолько ценное, что по ним стоило тосковать. Он не ощущал тоски, пока Улла не заплакала. Казалось, плач ее был необходим, чтобы он понял. Этот плач отодвинул в сторону занавес, обычно пребывавший на месте, занавес между тем, что Микаэль Бельман думал, и тем, что Микаэль Бельман чувствовал. Она плакала за них обоих, как всегда. И смеялась она за них обоих.
Он хотел утешить ее. Погладил по голове, позволил ее слезам намочить его голубую рубашку, которую она накануне выгладила. А потом почти по привычке поцеловал ее. Или же он сделал это сознательно? А может, из любопытства? Ему было любопытно, как она отреагирует, он испытывал любопытство того же рода, что и в молодости, когда, работая следователем по уголовным делам, вел допрос подозреваемых по девятишаговому методу Инбау, Рейда и Бакли и доходил до того шага, когда следует надавить на чувства подозреваемого лишь для того, чтобы проверить, как он отреагирует.
Вначале Улла не ответила на поцелуй, только замерла. А потом осторожно ответила. Микаэль знал все ее поцелуи, но не этот, полный ожиданий, неуверенный. Он поцеловал ее более жадно. И она совершенно растаяла, потащила его следом за собой в кровать, сорвала с себя одежду. И в темноте он снова подумал об этом. Что она — это не он. Не Густо. И эрекция у него закончилась еще до того, как они оказались под одеялом.
Он объяснил это усталостью, тем, что ему пришлось думать о множестве вещей, что ситуация была слишком запутанной, а стыд от его поступка слишком велик. Но он быстро добавил, что та, другая, не имеет к этому никакого отношения. И он был чист перед собой, ведь это утверждение было правдой.
Микаэль вновь закрыл глаза, но сон не шел. Им владело то же беспокойство, с каким он просыпался по утрам в последние месяцы, то же неясное чувство, что случилось или вот-вот случится что-то ужасное, и он каждый раз надеялся, что эти мысли всего лишь продолжение сна, пока не понимал, чем они были на самом деле.
Что-то заставило его опять открыть глаза. Свет. Белый свет на потолке. Он исходил от пола рядом с кроватью. Микаэль повернулся и посмотрел на экран телефона. Звук у него был отключен, но телефон всегда был в сети. Они с Исабеллой договорились, что не будут обмениваться текстовыми сообщениями по ночам. Почему она не хотела получать сообщения ночью, он даже не спросил. И она на первый взгляд спокойно восприняла его слова о том, что они некоторое время не смогут видеться. Впрочем, она явно поняла, что в этом предложении можно вычеркнуть слова «некоторое время».
Микаэль с облегчением увидел, что сообщение пришло от Трульса. И удивился. Наверное, Трульс послал его по пьянке. Или перепутал адресата, — наверное, оно было предназначено даме, о которой он не рассказывал Микаэлю. Сообщение состояло всего из двух слов:
Сладких снов.
Антон Миттет снова очнулся.
Первым, что он услышал, был звук дождя — тихое постукивание по лобовому стеклу. Двигатель был выключен, голова болела, и Антон не мог пошевелить руками.
Он открыл глаза.