Полиция
Шрифт:
— Речь о вашем сыне. О Сондре.
— Что с ним?
— Мы проводим операцию по задержанию нескольких албанских сутенеров на рынке сексуальных услуг, и в связи с этим мы вели наблюдение за трафиком и производили съемки на Квадратуре. Нам удалось установить часть машин, увозивших проституток, и мы хотели вызвать их владельцев на допрос. Мы предложим им сократить срок в обмен на показания против сутенеров. Одна из сфотографированных нами машин имеет номерные знаки, зарегистрированные на вашего сына.
Начальник полиции поднял кустистые брови:
— Что
— Я тоже так считаю. Но все-таки хочу с вами посоветоваться. Если вы полагаете, что это недопонимание, что женщина, которая садится в машину, вполне возможно, и не проститутка вовсе, то мы уничтожим эту фотографию.
— Сондре счастлив в браке. Он воспитан мною, он знает разницу между «хорошо» и «плохо», поверьте мне.
— Конечно, я просто хотел удостовериться, что вы так же относитесь к этому делу.
— Господи, да зачем ему покупать… — человек, стоявший перед Трульсом, скривился, как будто раскусил гнилую виноградину, — секс на улице? А опасность заразиться? А дети? Нет, знаете.
— Тогда, кажется, мы сошлись во мнении, что нет смысла продолжать это дело. И хотя у нас имеются основания подозревать, что эта женщина — проститутка, ваш сын вполне мог одолжить кому-нибудь свою машину, фотографии водителя у нас нет.
— В таком случае у вас и дела нет. Нет, можете забыть об этом.
— Спасибо, мы поступим так, как вы советуете.
Начальник полиции медленно кивнул, внимательно изучая Трульса:
— Берентзен из Оргкима, правильно?
— Так точно.
— Спасибо, Берентзен. Вы хорошо поработали.
Трульс широко улыбнулся:
— Стараемся как можем. Удачного вам дня.
— Повтори, что ты сказал? — произнесла Катрина, глядя на черный монитор.
В мире за пределами Котельной наступила вторая половина дня, здесь же воздух был спертым от испарений человеческих тел.
— Я сказал, что в соответствии с директивой о хранении данных изображения людей на трибунах были удалены, — ответил Бьёрн. — И как видишь, я прав.
— А что сказала я?
— Ты сказала, что файлы как собачье дерьмо на подошве кроссовка, — сказал Бьёрн. — Их невозможно удалить.
— Я не говорила «невозможно», — ответила Катрина.
Четыре человека сидели вокруг монитора компьютера Катрины. Когда Харри позвонил Столе и попросил прийти, в голосе Столе в первую очередь послышалось облегчение.
— Я сказала, что это сложно, — говорила Катрина. — Но как правило, где-то находится их зеркальное отражение, которое умный компьютерщик способен отыскать.
— Или компьютерщица? — предположил Столе.
— Нет, — сказала Катрина. — Женщины не умеют парковаться в промежутке между машинами, они не помнят результатов футбольных матчей и не в состоянии научиться последним компьютерным новинкам. Для этого нужны странные мужики в футболках с эмблемами разных музыкальных групп, ведущие скудную сексуальную жизнь. Так повелось с каменного века.
— Значит, ты не можешь…
— Я несколько
— Мы сэкономили бы малость времени, если бы послушали меня, — заметил Бьёрн. — Что будем делать?
— Но я не сказала, что больше ничего не могу, — продолжала Катрина, по-прежнему обращаясь к Столе. — Я обладаю парочкой относительных преимуществ, таких как женское обаяние, неженская настырность и полное отсутствие стыда. А это может принести результаты в мире компьютерных маньяков. В общем, то, что однажды привело меня к этим поисковикам, раздобыло мне благожелательность одного индийского компьютерщика с псевдонимом Сайд Кат. И час назад я позвонила в Хайдерабад и послала его по следу.
— И?..
— И мы смотрим запись, — сказала Катрина, нажимая на клавишу.
Монитор загорелся.
Они уставились на него.
— Это он, — сказал Столе. — Выглядит очень одиноким.
Валентин Йертсен, он же Пол Ставнес, сидел перед ними, сложив на груди руки. Он наблюдал за игрой без особого энтузиазма.
— Гад! — негромко ругнулся Бьёрн.
Харри попросил Катрину прокрутить запись вперед на ускоренной перемотке.
Она на что-то нажала, и люди вокруг Валентина Йертсена начали двигаться странными рывками, а отсчет времени в правом углу понесся вперед. Только Валентин Йертсен сидел спокойно, как мертвая статуя, посреди бурлящей жизни.
— Еще быстрее, — сказал Харри.
Катрина ускорила запись, и те же люди стали еще более оживленными, они наклонялись взад и вперед, поднимались, вскидывали руки, исчезали, возвращались с сосиской или кофе в руках. А потом они увидели несколько пустых голубых сидений.
— Один — один, перерыв, — сообщил Бьёрн.
Трибуны снова заполнились. Публика становится еще более активной. Бегут часы в углу экрана. Все качают головами в сильном расстройстве. И вдруг: руки вскинуты вверх. Казалось, картинка на пару секунд застыла. И после этого люди одновременно вскакивают с сидений, обрадованно прыгают, обнимаются. Все, за исключением одного.
— Рисе забил штрафной в добавленное время, — сказал Бьёрн.
Матч закончился. Люди стали покидать свои места. Валентин просидел не шевелясь, пока все не ушли. Потом он резко поднялся и удалился.
— Наверное, не любит толкаться в очередях, — заметил Бьёрн.
Монитор снова почернел.
— Итак, — произнес Харри. — Что мы видели?
— Мы видели, как мой пациент смотрит футбольный матч, — сказал Столе. — Наверное, можно сказать, мой бывший пациент, при условии, что он не явится на следующий сеанс терапии. В любом случае, для всех, кроме него, это был очевидно интересный матч. Поскольку я знаком с языком его тела, могу с большой долей уверенности утверждать, что матч его не заинтересовал. Что, естественно, делает актуальным вопрос: зачем тогда он пошел на стадион?