Полигон
Шрифт:
– Тетушка, вы ли это?! Столько лет, столько зим! Это я, Милена!
Женщина торопливо спрятала бинокль в сумку, а вместо него вытащила очки с толстенными линзами и, надев их, уставилась на мою благоверную:
– Милечка? Доченька моего братца? Какая ты выросла! Красавица!
Я был уверен: у тетушки окажется совершенно непроизносимое имя, ведь в многонациональном Вавилоне с именами просто беда, с отчествами – кошмар, а фамилии так вообще зачастую такие, что хоть красней. Однако выяснилось, что тетушку зовут Роза Ивановна Сердюк и что она рада видеть Милену: «А кто этот замечательный малыш-ангелочек?
С каждой секундой общения ожившая тень становилась выпуклей, крысиная серость отступала, насыщаясь богатством оттенков, и даже глаза Розы Ивановны стали голубыми, а лицо с доброй улыбкой – всего лишь бледным, не более того.
Напоследок Милена и ее приятная во всех отношениях тетушка обменялись номерами мобильников и договорились созвониться на днях, чтобы встретиться, посидеть за рюмкой капучино и поговорить обстоятельней. За сим Роза Ивановна откланялась.
И я тут же почувствовал чей-то пристальный взгляд.
Обернулся – с той стороны забора на меня смотрела воспитательница Герда Генриховна.
Очень неодобрительно смотрела, осуждающе.
В полумраке просторной комнаты едва слышно гудит кондиционер.
Зябко, точно в морге в конце февраля.
Человек сидит в большом кожаном кресле за огромным письменным столом, на котором нет ни письменных принадлежностей, ни даже простенького ноутбука. Лицо его в тени, зато четко видны кисти рук на лакированной столешнице. На запястье у него особые часы, необычные.
Выпятив грудь и чуть задрав подбородок, перед столом замер другой мужчина. Его волосы выкрашены в черный и заплетены в две косы с торчащими из них орлиными перьями. Одет этот «индеец» в Utility Uniform [4] : камуфлированные штаны с ремнем и куртку расцветки woodland поверх оливковой майки. Рукава закатаны до могучих бицепсов светлой стороной наружу. Голова не покрыта, на ногах вместо морпеховских ботинок из замши – ковбойские сапоги из кожи гремучей змеи.
– Ну? – наконец выплевывает тот, кто в кресле.
4
Utility Uniform – один из трёх основных типов униформы морской пехоты США.
«Индеец» сразу же начинает говорить:
– Как вы и предполагали, все три наши группы были уничтожены в течение десяти часов. Точнее – у нас подтверждение об уничтожении двух групп. С третьей нет связи, что фактически означает…
– Соседи? – перебивает тот, лицо которого в тени.
– Согласно данным агентуры, у них результаты хуже наших.
– Уроды. Все уроды.
– Так точно, – орлиные перья в косах слегка подрагивают, «индеец» отступает на шаг. – Будут еще указания?
– Пошел вон!
Рывком открывается дверь в светлый коридор и тут же захлопывается за «индейцем».
«Никому нельзя доверять. Все нужно делать самому», – думает тот, кто в кресле. Его бьет нервная дрожь. Вокруг больше нет кабинета. Как тогда, в сельве, вспыхивают молниями языки нестерпимо жаркого пламени, рвут его на части, пожирают
Он откидывается на спинку кресла и хохочет – искренне, с удовольствием, подчистую сжигая боль, от которой не может избавиться много лет.
Игра только начинается.
И у него есть козырь в рукаве.
– Край, ужинать будешь? Пельмени вчерашние греть? – донеслось с кухни.
– Спасибо, любимая, я пас, – подумав, я добавил, чтобы не вызвать подозрение: – Позже. Не голодный пока.
Хотелось выпить, и отнюдь не воды. Но – железно завязал, так что отставить!..
Я стоял у окна нашей однокомнатной квартиры на проспекте Косиора. Проспект носил имя человека, который без малого сотню лет назад организовал в моей стране жуткий голод. Тогда погибли миллионы… «Вот в честь кого названы наши улицы и переулки, – подумал я, вот чью память мы чтим».
Внизу по разбитому до ям асфальту неспешно прогрохотал троллейбус, от покрышек до «рогов» разрисованный граффити. По салону разгуливал здоровенный негр-кондуктор с «калашом» в мускулистых руках. Обогнав троллейбус, промчались два скутера, управляемые девушками в обтягивающих топиках и шортах. На скорости соплюхи умудрялись размахивать бейсбольными битами, скрещивая их, точно рыцари – мечи на ристалище.
В этом весь наш Вавилон – смертельно опасный, но соблазнительный.
Я люблю родной город. Тут, среди вооруженных толп, я чувствую себя в безопасности. Соседи в курсе, что я в международном розыске и что за мою голову положено вознаграждение на «большой земле». Чтобы разбогатеть, всего лишь надо доставить череп Макса Края тем, кто отсек Вавилон от прочего мира противотанковыми рвами, колючкой и минными полями. Каждый в этом городе живет в постоянном ожидании войны, ну да нам не привыкать. Выбоины под каблуками армейских ботинок, небо над дырявыми крышами – это наше все, это принадлежит ветеранам, а значит – мне. И потому никто не спешит выдать меня властям. Но я все равно всегда начеку: у двери стоит топор, везде, где только можно, разложены ножи, с пистолетами не расстаемся ни я, ни Милена.
У нас маленький сын, нельзя так, опасно держать в доме оружие? Да Патрик научился стрелять раньше, чем произнес «мама», так что не переживайте за моего парня.
За него буду переживать я.
Уже начал:
– Сынок, а ты чего машинки по всей квартире разбросал? Еще наступим я или мама, сломаем. Или упадем, сами сломаемся. Ты разве этого хочешь?
Недовольно сопя, Патрик встал с напольного ковра, прямо-таки умоляющего о свидании с пылесосом.
– Папочка, я уберу. Поиграю на твоем телефоне в «птичек» – и сразу уберу. Можно?
Я протянул ему мобилу далеко не последней модели, но вполне исправную, хоть и уже изрядно потертую. Потом надо будет позвонить насчет новой работы…
Приняв от меня трубу, Патрик тотчас запустил нужное приложение и, уставившись на экран, двинул к нашему скрипучему дивану с протертой обивкой.
– Сынок, смотри куда…
Поздно. Малыш наступил на игрушечную гоночную машину, которая вместе с ногой поехала из-под ступни, взмахнул руками, телефон отправился в полет…
И тут я подхватил сына, не дав ему врезаться виском в угол тумбочки.